Три шага из детства

К кофе Лида поставила на стол французский коньяк и большую пиалу с орехами – очищенным фундуком.

И гадость придумалась мгновенно.

Беспрерывно болтая, М. С. все время запускал руку в пиалу: он оказался большим любителем орешков.

Я выскользнула в другую комнату и в горшке с фиалками набрала несколько круглых катышков (они называются «керамзит»), очень похожих по размеру и цвету на орехи. Вернувшись к столу, в какой-то момент несколько штук я незаметно подкинула в пиалу.

После того как М. С. в очередной раз отправил в рот горсть орехов, раздался противный треск ломающейся пластмассы.

Тут все ахнули и засуетились, а М. С. выскочил из-за стола и помчался в прихожую, где, широко открыв рот и корча страшные гримасы, стал рассматривать свою челюсть в зеркале. Лида с мамой ринулись за ним и с преувеличенным вниманием погрузились в изучение широко открытой пасти Михаила Семеновича.

Лидочка аж засунула ему в рот свои наманикюренные пальчики…

Я же быстро выбрала катышки из пиалы и вышла из комнаты.

Вечером бабушка очень переживала случившееся:

– Какая неприятность! Наш гость, оказывается, сломал мост!

И я представила большой каменный мост, по которому к нашему дому крадется М. С., и тут мост под ним рушится, и М. С. с дикими воплями, лязгая зубами, летит в пропасть, а наш дом неприступной крепостью гордо возвышается над бездной…

– Разве можно приглашать в этот дом приличных людей?! – рычала Лида.

– Он какой-то противный, этот твой Михаил Семенович… – вяло отбивалась мама.

– Он СУПЕРпротивный! – вклинилась я.

– Что-о?! Не твоя ли это работа? Почему-то ни одна гадость в доме без тебя не обходится! – завопила Лидочка.

– А я-то здесь при чем? – сделала я обиженное лицо. – Просто я не хочу, чтобы мама выходила замуж за этого М. С.!

– А тебя никто и не спрашивает!

– Да у нас просто не хватит средств, чтобы починить ему мост! – крикнула я.

И тут сестры захихикали, а мама изобразила, как Михаил Семенович ощупывает свою челюсть перед зеркалом. И они ушли на кухню допивать «с горя» коньяк.

А Михаил Семенович навсегда исчез из нашей жизни.

Ура!

Плоды просвещения

Сестры собрались навестить свою престарелую университетскую преподавательницу Маргариту Ростиславовну и меня туда зачем-то потащили.

Наверное, как свое единственное достижение в жизни!

Для начала мама выхватила у меня из рук любимую куртку-кенгурушку и затолкала ее в стиральную машину со словами:

– Только не эту хламиду! Наденешь платье!

Потом туда же полетели джинсы.

Это жуткое платье «приличной длины» с пояском, прикрывающее коленки, было кошмаром моей жизни. Я в нем выглядела таким дебильным ребенком-переростком, не хватало только соски во рту, а ведь я ростом была уже почти с сестриц. Подол платья имел свойство электризоваться и прилипать к ногам, облепляя их в виде мешка, что делало меня толстой и неуклюжей. Из-под «приличной длины» выглядывали две белые толстые икры.

Еще не хватало, чтобы меня кто-нибудь из одноклассников увидел!

Мы прошли в кабинет, заставленный пыльной антикварной мебелью, где за огромным дубовым столом со львами на ножках и в таком же огромном кресле сидела, завернутая в плед, сухонькая лысая старушонка в больших роговых очках. Она нас величественно приветствовала и принялась что-то вещать нудным голосом педагога.

Я собралась было присесть и только подошла к деревянному креслу, как Маргарита Ростиславовна взвизгнула:

– Осторожно! Это кресло Максимилиана Волошина!

А когда я выдвинула из-за стола стул, она жеманно проворковала:

– На этом стуле сидел Иосиф Бродский!

Мама сделала мне глазами угрожающий знак, и я осталась стоять и так и простояла весь визит в виде безмолвной балясины под монотонный монолог М. Р. про ее анализы мочи и сахар в крови – говорить на эту тему она могла, видимо, часами.

Чаю нам не предложили. Тортик же и конфеты, купленные нами в гастрономе на углу, таинственным образом под чей-то благодарный шепот исчезли в темноте квартиры и больше не появились. Хотя, судя по анализам Маргариты Ростиславовны, сладкое ей было противопоказано.

Когда мы наконец выбрались из этой душной антикварной мышеловки, сестры покопались в сумках и обратили на меня свои взоры, полные надежд. Ладно, я не злопамятная, хотя нужно было бы их наказать.

Я достала из кошелька подаренные бабушкой пятьсот рублей, и мы радостно загрузились в кафе, где, сидя за уютным столиком, пили чай, и еще нам хватило на одно большое пирожное, которое мы честно поделили на троих.

– А мы с Лидой хотели назвать тебя в ее честь – Маргаритой, – задумчиво сказала мама, – но бабушка не дала и настояла, чтобы тебя назвали Сашкой.

Ничего себе!

И я представила, как сижу в этом кошмарном платье и роговых очках в кресле с львиными ножками и зовут меня – Маргарита!

Все-таки у меня самая замечательная бабушка на свете!

Дома я стащила с себя ненавистное платье и распорола его по швам.

Дурной знак

Мы с бабушкой делали тефтели к обеду, а другие слонялись по квартире в его ожидании.