Три Шарлотты

Один год сменял другой, и, спохватившись, отец и мать Шарлотты возымели смутную надежду, что еще можно попытать счастья у вдовцов – ветеранов великой службы армии республики, принадлежавших к лучшим семьям города. Шарлотта обычно присутствовала на собраниях ветеранов, прислуживая за обедом или участвуя в музыкальном вечере. Приятным, хотя и небольшим контральто (некоторые нотки ее бархатного голоса так гармонировали со смоляными бровями) она пела старомодные романсы вроде: «Когда мы были молоды с тобою», «Во сне тебя я видела, любимый», «Красавица долины той прелестной». Шарлотта и не подозревала о потаенных планах родных, связанных с этими ее безобидными выступлениями. Проворные, умелые ручки за обедом ветеранов, чистый голосок были с ее стороны лишь данью памяти Джесси Дику. Лишь ему прислуживала она, лишь для него пела. И постепенно даже Айзик и Хэтти Трифт уразумели, что вдовцы-ветераны охотятся за более молодой дичью и что сама Шарлотта, окруженная синими мундирами, глядит сквозь них, мимо них, куда-то вдаль. В последний раз она выступила на эстраде, исполняя партию на органе в кантате «Царица Эсфирь». После этого она полностью посвятила себя заботам о семье сестры и о матери.

Впрочем, все это было позднее. В тридцать лет Шарлотта выглядела цветущей, разве лишь самую малость тронутой увяданием. К тому же ее окружала атмосфера какой-то таинственности – несомненно, следствие многолетней жизни с призраком. Все эти, бесспорно привлекательные, качества совершенно отсутствовали в ее острой на язык, но пресной младшей сестре, несмотря на преимущество в десять лет на стороне сей последней. Керри была плоская, желтая и тощая. Складом ума она во многом напоминала отца. Как мужчина, обсуждала она с ним дела, земельные, арендные и прочие. У нее была математическая голова и склонность к анализу и логике, столь редко встречающиеся у женщин. К своей матери она относилась с легким презрением.

Сэмюэль Пейсон обычно слушал ее с почтительным и восхищенным вниманием. Но затем, как правило, обращался не к ней, а к старшей сестре с предложением вроде этого:

– Может быть, мисс Шарлотта, вы согласились бы прокатиться до Клеверсвилля? Такой прекрасный вечер, мисс Шарлотта! Что вы на это скажете, мисс Шарлотта?

– О, благодарю вас… я не одета для катания… Быть может, Керри…

– Глупости! – решительно вмешалась миссис Трифт.

– Но, мисс Шарлотта, вы прекрасно одеты. Простите за смелость, но эта мода чудо как к вам идет!

В этом он был прав. Обручи уже отошли в область предания, и плотно облегающий лиф, гофрированный воротничок, пышный шарф на бедрах и нарядный (хотя и комичный) турнюр обрисовывали и даже подчеркивали те линии женской фигуры, которые годами скрывал кринолин. Этот романтичный, хотя и несколько замысловатый костюм очень шел к стройной фигуре Шарлотты и к ее строгому, печальному молодому лицу. Наоборот, Керри походила в нем на щепку, воткнутую в цветок.

Так как первое препятствие было устранено, Шарлотта выдвинула второе:

– Говорят, из-за дождей дорога в Клеверсвилль превратилась в бездонное болото.

– В таком случае, – предусмотрительно поспешно предложил Сэмюэль Пейсон, – мы отложим это развлечение до другого раза. – Шарлотта просияла. – И заменим катанием в лодке по лагуне. Хорошо, мисс Шарлотта?

Родись Шарлотта пятьюдесятью годами позже, она посмотрела бы прямо в глаза настойчивому и нежелательному воздыхателю и твердо сказала: «Не желаю, оставьте меня». Но под пристальным взором родителей Шарлотта покорно пошла наверх за шляпкой и накидкой.

Лагуной именовался бассейн, ограниченный узкой полоской парка на Мичиган-авеню с одной стороны, и железнодорожной дамбой вдоль озера – с другой.

По ней постоянно катались на лодках люди, положительные и благопристойные.

Дело было в воскресный день. Был теплый вечер. Все семейство расположилось на так называемой платформе подышать свежим воздухом. По вечерам в хорошую погоду весь Чикаго высыпал на лесенки перед домами или на платформы. Последние состояли из деревянных досок, переброшенных через канавы по обеим сторонам улицы. По этим мосткам коляски подъезжали к тротуарам, когда посетители желали высадиться. Вдоль всей Уобаш-авеню можно было увидеть все семейства, удобно расположившиеся в качалках на означенных платформах и созерцающие уличное движение. Здесь и устроились Трифты – Айзик, Хэтти и дочь их Керри, когда торжествующий Сэмюэль увлек бедную Шарлотту. Здесь же сидели они, когда парочка вернулась.

Дойдя до лагуны, они наняли лодку, и Сэмюэль, неумелый гребец, неловко и шумно забарахтался в ней по пруду. При этом он говорил без умолку, уснащая свою речь таким количеством «мисс Шарлотт», что Шарлотта за десять минут почувствовала себя окончательно отупевшей. Затем он заговорил о своем одиночестве (жил Сэмюэль в гостинице). До производства в компаньоны он служил клерком в конторе Айзика Трифта. Шарлотта окинула его взглядом. Наклонившись над веслами, с плоской, впалой грудью и тощими руками, на которых вздулись жилы, он слегка задыхался от непривычного напряжения.