Три шершавых языка

– Отпусти, ты совсем очумел? – но резкий звук снова прервал его монолог.

– Не ори, сказал!

Шум был негромкий, но проснулись все до единого, словно по сигналу пионерского горна. Драки хоть и не были здесь завидной редкостью, но всегда вызывали всеобщий интерес. Но что все-таки произошло?

В предрассветной полутьме стоял Курт и через прутья спинки второго яруса кровати тянул ногу главного задиры расположения, захватив ее арканом поясного ремня. Другой конец ремня он намотал на свое левое запястье, отчего голая ступня бедолаги попала в полное распоряжение Курта.

– Убери свои крюки от меня, я вылезу отсюда и убью тебя, – снова начал голосить первый.

– Сам не убейся! – был ему ответ, поражавший своей наглостью и спокойствием.

Все было тщетно, а угрозы бессмысленны. Каждый здесь живущий знал, что Курт – самый сильный и неоспоримый лидер во всем здании.

– Эй, у кого спички в располаге? – низким голосом проорал Курт. – Меня что, не слышно? Бегом… сюда… спички! – повторил он, делая угрожающий акцент на каждом слове.

В дальнем углу помещения со второго яруса кровати грохнулось чье-то тело, затем оно судорожно что-то шарило в матрасе, и вскоре босые ноги, шлепая по полу, предстали перед Куртом.

– Открой и держи, – услышал Барсук приказ. Нерадивый хозяин спичек был почти без шеи и имел плоский череп.

Курт схватил сразу несколько спичек, затем методично принялся набивать ими каждую свободную щель между пальцами пойманной в петлю конечности экс-поджигателя. Но непослушная чужой воле нога сопротивлялась и расшвыривала спички, испытывая терпение Курта.

Разозлившись, он бросил свое дело, достал зажигалку, открыл и, чиркнув роликом, прислонил ее к пятке, так что жаркий огонек принялся ласкать голую кожу. Нога задергалась в бессильном стремлении избавиться от источника боли, и ее хозяин начал рассыпаться проклятиями, а затем и выть. Спасение было близко, если, конечно, дежурный воспитатель заглянет в расположение. Но как всегда эти увы…

– Я тебя буду жарить, пока ты мне не станцуешь, – прошипел Курт. – Слышишь меня?

Не дождавшись вменяемого ответа, он щелкнул зажигалкой и спрятал ее в кармане. Затем снова взялся за закладку спичек. Пальцы чужой ноги на сей раз вели себя послушно.

В конце концов, полностью удовлетворившись своей работой, Курт высыпал лишние спички из рук и зажег одну щелчком о свой ноготь. Ее он поднес к подготовленному кострищу, которое с шумом принялось разгонять окружающую темноту.

Ни одного звука, даже сдавленного смешка или болезненного сочувствия, в этот раз никто из себя не выдавил. Лишь мертвецкая тишина, которую, словно сопротивляясь, отчаянно борясь, но в конце концов прорвал дикий вопль боли.

– Глуши сирену подушкой, и быстрее, – приказал Курт босоногому. – Ты тоже ему помогай, – кивнул он головой лежащему на нижнем ярусе под жертвой мальчугану.

Босоногий не был достаточно расторопен и отважен, отчего получил ускорительный удар по лбу, и подушка, наконец, приземлилась на лицо мученика, тщетно пытаясь его заглушить.

К счастью, спичкам не удалось догореть до конца. Невероятными усилиями и мелкой работой пальцев бедолага успел их вытолкать, хотя и очень поздно. Позже он ходил хромая, кожа в месте ожога облезла, а рана мокла и сильно воняла фаршем, приправленным чесноком. Так он и получил свое прозвище – Чеснок.

– А теперь два правила, я хочу, чтобы вы уяснили, – объявил Курт, когда он, наконец, отпустил ногу. – Первое: никому ни слова! И второе: этого ханорика больше не трогать!

Вот уж что-что, а такого никто не мог ожидать. Ко всеобщему удивлению, Курт указал вытянутой рукой на кровать Марка, на которой он сейчас восседал, подчинившись детскому любопытству.

– Я, и только я буду делать из него человека, – продолжил Курт. – Это теперь моя шкура!

Ответ обозначился общим молчанием. Все были согласны на все, что угодно душе Курта.

Глава 4

Марк был именно тем, кого обычно называют мальчиком для битья и каких всегда можно встретить во всех подобных коллективчиках. Его постоянно колотили и еще чаще издевались над ним. В его школьные тетради нередко плевали, одежду же часто прятали. А однажды ее плотно забили шваброй в унитаз, просто смеху ради.

Одни испытывали благодарность к нему, что есть над кем издеваться, другие – что издеваются не над ними. К тому же это давало право признания себя не самым жалким человечком на земле, заметив такого со стороны. Многие дети позволяли себе иметь свои собственные игрушки, любопытные вещицы, но только не он. Все его добро делилось между местными задирами, едва побывав в руках хозяина.

Друзей для Марка также не нашлось, даже среди схожих по темпераменту неудачников. Всему виной были его раздражающие успехи в учении, высокие даже для мальчишек с города, имеющих пап и мам.