Три суда, или убийство во время бала

— Жена моя недели три тому назад отдала портнихе, что на Волховской улице, платье для переделки. Вчера портниха принесла платье примерять и спросила жену, не ею ли оставлена в кармане платья маленькая записочка. Жена ответила, что нет. Тогда портниха рассказала, что ученицы ее, подновляя платья, нашли записку и полагают, что она выпала из какого-нибудь кармана. Кому портниха ни показывала записку из заказывающих у нее — все сказали, что никаких записок в кармане не имели. Сегодня жена пошла к портнихе заплатить деньги, и та показала ей записку. Когда жена увидела имена Елены Владимировны и Петровского, она бросилась опрометью домой. Не застав меня дома, она пришла в полицейское управление и меня вызвала. Я отправился к портнихе и потребовал записку. Вот эта записка. Что вы о ней думаете?

— Я думаю, что это вещь или очень серьезная, или пустая. Может быть, записка имеет отношение к делу, а может быть также, что это просто институтская выходка какой-нибудь из барышень. Если эта записка предназначалась Руслановой, то в основании убийства лежала ревность, а не грабеж, и, в таком случае, как объяснить похищение бриллиантов? Во всяком случае, приведите скорей портниху сюда.

В руках моих была, может быть, новая нить к раскрытию преступления, но как узнать, кто писал записку?

Портниху привезли в слезах. Она клялась и божилась, что ничего не знает, ничего объяснить не может и никогда ни в каких судах и полициях не бывала.

— Успокойтесь, пожалуйста, — говорил я ей, — вас никто еще ни в чем не обвиняет и ни в чем не подозревает. Мне нужно только вас допросить. Кто вы, как ваше имя, где вы живете и чем занимаетесь?

Портниха сказала, что ее зовут Прасковьей Ивановной Мазуриной, что она живет в доме Ефремова на Волховской улице и работает вместе с сестрами.

— Мы шьем на весь город, — говорила она. — Платья, которые вы видите на балах, почти все из нашего магазина.

— Как попала к вам эта записка?

— Я сама не знаю, должно быть она выпала из кармана одного из платьев.

— Давно ли вы ее нашли?

— С месяц тому назад, а может быть немного более. Одна из учениц наших принесла ее ко мне из рабочей комнаты и сказала, что нашла на полу.

— Отчего вы до сих пор никому не заявили об этой записке?

— Я спрашивала у всех дам, которые приезжали ко мне, не забыли ли они в кармане записки. Все говорили, что нет. Вчера я спросила о том же у г-жи Кокориной, она пожелала, чтобы я ей показала записку, я и показала. Если бы я могла думать, что мне придется идти к следствию из-за этой записки, то, конечно, давно бы уже сожгла ее.

— Почему же вы не представили этой записки раньше ко мне или в полицию?

— Да зачем же мне было ее представлять вам?

— Из записки вы должны были знать, что она адресована Елене Владимировне, бывшей невесте Петровского; вы видели, что записка эта угрожает смертью, и вы спрашиваете, зачем вам было представлять записку. Неужели вы будете утверждать, что ничего не слыхали об убийстве Руслановой?

— Я записки не читала. Она была сложена конвертом, и прочесть ее, не раскрывая, нельзя было. Я вовсе не желаю выведывать секреты моих заказчиц; я показывала записку, не развертывая, и никто ее не читал. Сегодня в первый раз прочла ее г-жа Кокорина.

Признаюсь, что такое отсутствие любопытства в хозяйке модного магазина мне показалось весьма сомнительным.

— Скоро ли нашлась записка после убийства Руслановой? — снова спросил я портниху.

— Дня через два после бала ко мне привезли много платьев, так что вся квартира моя была ими завалена. Тогда же, вероятно, нашлась и записка.

— Вы и прежде шили на Елену Владимировну Русланову?

— Как же, шила.

— Не могла ли эта записка выпасть из кармана ее платья?

— Нет, потому что уже за месяц до ее смерти я не получала от нее никакой работы.

— Чьи же именно у вас были платья?

— Да я вам могу назвать около двадцати фамилий.

— Назовите, пожалуйста.

— После бала ко мне прислали бальные платья для исправления Комаровы, Ивановы, Боброва, Андриевская, Тетюшевы, Хмельницкие… — и портниха назвала, действительно, около 20 фамилий.

— Вы ничего не скрыли, а показали все по сущей справедливости?

— Я никогда не лгу.

— И можете подтвердить свои слова под присягой?

Портниха расплакалась.

— Почему же вы мне не верите без присяги?

— В таком серьезном деле, как решение участи виновного, — объяснил я ей, — суд одинаково от всех требует присяги. Обижаться вам здесь нечем. Напротив, вам скорее можно бы было обидеться, если бы вас как свидетельницу отвели от присяги. Тогда бы это означало, что есть опасение в возможности с вашей стороны клятвопреступления. Потрудитесь теперь подписать протокол и, если угодно, можете удалиться. Должен вам сказать, очень сожалею, что вы не прочли ранее этой записки.

— Я никогда чужих писем не читаю и читать не буду, — сказала портниха, удаляясь.