Три трупа и фиолетовый кот, или роскошный денек

— Поздравляю, — говорит Франк с невозмутимым видом. — Ванда очень обрадуется.

— С ума сошел. Ты не проронишь ни слова! Что было дальше?

— Ничего интересного. Я отвез тебя домой, выгрузил у подъезда, уехал и, возвратившись домой, поставил будильник на 6.15, так как в 7 уже приходил поезд Ванды.

— Успел?

— Даже минут десять ждал ее, как и положено истосковавшемуся супругу. Вот и все. Вся ночь — как на ладони. Разве что ты успел совершить оба эти убийства уже после того, как вернулся.

— Такой вариант не проходит. Оба покойничка покинули этот мир намного раньше, вскрытие это покажет.

— Так, может быть, ты проделал это еще до того, как выбрался из дома?

— У меня железное алиби с шести вечера. Наш приятель Густав морочил мне голову по поводу планируемого убийства его тетки. Он слышал мой разговор с тобой и сам подбросил меня к твоему дому, так как пахло дождем и ни одного такси поблизости не было.

— Ты в броне с головы до пят, — резюмирует Франк. — Чего же ты трясешься, как мокрая курица?

В бар входит Ванда. Оглядывается по сторонам, видит нас, подходит.

— Привет, Монти, сто лет тебя не видала, приди в мои объятия, — декламирует она и забрасывает руки мне на шею. Нет на свете мужчины, который отнесся бы к такому с пренебрежением. Ванда слишком великолепна.

Усаживается на диванчике против меня, рядом с Франком, сбрасывает перчатки.

— Перехватишь чего-нибудь, — любезно предлагаю я, хотя состояние моего кармана не перевесит и того, что я уже выпил у стойки.

— Как примерная жена и хозяйка, я приготовила дома шикарный ленч. Тушеные зразы с грибами и ванильный пудинг — приглашаю вас, — говорит Ванда. — Дайте мне папироску.

Оба протягиваем пачки. Ванда вынимает папироску из пачки Франка, одновременно улыбаясь мне. Обаяние у нее потрясающее! Что-то вроде «девушки с косичкой в летних лагерях», хотя косички у нее нет, а есть супермодная короткая стрижки. У нее талант выглядеть в самом изысканном наряде просто и по-домашнему, и одновременно дьявольски соблазнительно — не знаю, понимаете ли вы, что я имею здесь в виду. Она невысокая, худенькая, изящная, тот тип женщины, в присутствии которой мужчина чувствует себя мужчиной вдвойне и немножечко старшим братом. Что-то у нее было с легкими, и с этих пор она должна следить за собой. Словом, она женщина, которую непрестанно хотелось бы брать на руки и переносить через поток. Потрясающая!

— Ты прелестно отдохнула, — заявляю я. — Выглядишь, как юная телочка.

— Открою тебе тайну, — говорит Ванда. — У меня железное здоровье, это только Франк воображает себе, что я такая слабенькая и ежегодно высылает меня на какие-нибудь скучные воды. На этот раз целых шесть недель я томилась в Бандоль.

Кельнерша ставит перед нею апельсиновый сок, и Ванда выпивает его одним глотком.

— Поехали к нам, зразы не могут слишком долго томиться в печи, — говорит она.

— В следующий раз, — отвечаю я. — Сегодня у меня куча дел.

— Он обручился, — объясняет ситуацию Франк с предательски серьезным видом. Я с удовольствием лягнул бы его.

— Поздравляю. С кем? — спрашивает Ванда оживленно.

— Франк расскажет тебе все по дороге домой. Но дело тут не в невесте. У меня дома сейчас двое гостей. Не хочется повторять все снова, Франк сумеет заменить меня в этом, у вас будет обширная и увлекательная тема для беседы при зразах и пудинге с соком. Прощайте, голубки, и не забудьте оплатить счет, у бара я выпил три рюмочки, четвертую тут, — заканчиваю я нашу беседу.

Кельнерша возится со счетом, возится со сдачей, видно, что ей недостает опыта. Старательно выискивает сдачу в груде мелочи, извлеченной из кармана. Держит ее на раскрытой ладони, ковыряясь в монетках пальцем другой руки. Франк нетерпеливым жестом дает ей понять, что сдачу она может оставить себе. Но задерживается и Ванда, наводящая красоту у зеркала.

Кое-что приходит мне в голову. Я останавливаю кельнершу, направляющуюся уже к стойке.

— Девушка, — говорю я. Кельнерша оборачивается, подходит к нам.

— Вы подавали здесь вчера вечером?

— А что? — спрашивает она.

— Подавали или не подавали?

— Сначала не подавала, а потом подавала, — отвечает девица. Она определенно не производит впечатление чересчур интеллигентной.

— Вы не заметили пожилую худую даму в черном костюме?

— Даму?

— Даму, разумеется.

— Не заметила, — говорит кельнерша. — А что?

— Ни одной дамы не заметили за весь вечер? Ну!

— Может быть, какая-нибудь и была, столько людей тут крутится!

Тем временем Франк поднимается и стоит в ожидании Ванды. Ванда слюнявит палец и приглаживает брови.

— Пожилая, худая, вся в черном, — повторяю я, стараясь пробудить память кельнерши.

— А что она ела? — спрашивает кельнерша. «Вскрытие покажет», — порываюсь ответить я, но вовремя останавливаю себя.

— Я не знаю, что она ела, — говорю я. — Это вы должны знать.

— Она могла есть винегрет или вареные яйца, ничего другого на кухне не было, — говорит кельнерша.

— Да дело не в том, что она ела, — говорю я.

— Тогда зачем же вы спрашиваете? — удивляется кельнерша.

— Мне важно узнать не что она ела, а ела ли вообще, была ли она здесь.