Три царицы под окном

— Ой, свят-свят-свят, ой, помоги мне, господи… — тихо шелестел у Сони за спиной радостный шепот Веры Константиновны. Краем глаза Соня увидела, как она осенила себя торопливо крестным знамением: — Отче наш, иже еси на небесех, помоги моему сыночку… Пойдем, Сонечка, не будем им мешать… А то спугнем еще…

Тихо, на цыпочках, они вернулись на кухню, посмотрели друг на друга заговорщицки и понимающе. Соня открыла было рот, чтоб что-то сказать, но Вера Константиновна замахала на нее руками отчаянно:

— И не говори мне, и не говори ничего такого, Сонечка! И слышать не хочу! Ну и пусть она будет с ребеночком! Это и хорошо даже, что с ребеночком! Я в силах еще, я помогу его вырастить!

— Да что вы, Вера Константиновна, я ничего такого и не говорю… Пусть себе… — тихо рассмеялась Соня. — Я только рада буду…

— Нет, ты видела, как он на нее посмотрел? Ты видела?

— Да видела, видела… Давайте лучше чай пить, не будем их ждать. Мне есть просто ужасно хочется! Я уже вторые сутки голодаю…

От чаю и пирога Соня совсем разомлела. Как там у Чехова, дай бог памяти? Бедная Каштанка совсем опьянела от еды? Теперь бы еще Томочку с ключами дождаться да спать залечь.

Вскоре на кухню пришли и Вика со Славиком. Соня исподтишка, но внимательно вгляделась в их лица, и будто бы показалось ей даже, что она разглядела в них некие счастливые изменения. Вот уголки Викиных губ подрагивают едва заметно, будто ей очень хочется взять и рассмеяться просто так, без видимой причины. Вот Славик случайно задел ее за руку и отчаянно покраснел. Как в песне поется — удушливой волной. Слегка соприкоснувшись рукавами… Как хорошо, здорово как. Даже зависть берет. Как быстро все это у Вики получилось, однако! И хорошо, что быстро. Иначе застряла бы там, в своем горе-отчаянии. Как она, Соня, застряла меж зеленым и желтым. Оно хоть и не совсем горе-отчаяние, это зелено-желтое состояние, но тоже — ничего хорошего… Как жизнь показывает, в нем вот так вот уголками губ и не задрожишь, а вот слезную истерику выдать — это вам пожалуйста. И вместо «удушливой волны» и «касания рукавов» получишь одну лишь маленькую бумажку с телефонами, по которым даже и позвонить просто так нельзя…

Вздохнув, Соня озабоченно поднялась с места, начала искать глазами свою сумку. Надо же записку Томочке написать, что они здесь, у соседей, временно обосновались, да в дверях оставить. Не ночевать же им у Веры Константиновны, в самом деле? С этими двоими, у которых чувство произошло-нагрянуло, и так все понятно, им теперь все равно, похоже. Уже и смотрят друг на друга, не отрываясь и не стесняясь присутствия за столом посторонних. И Вера Константиновна сжалась вся в комочек, и даже дышать боится, чтоб от сыночка счастья не отпугнуть. Только она одна, похоже, лишняя на этом празднике жизни. Ей бы домой, то есть в квартиру Анны Илларионовны…

Выйдя на лестничную площадку, она нос к носу столкнулась с Томочкой. И так же, как давеча Вику, совсем не узнала сестру. Вздрогнула от неожиданности. Вид у Томочки был совсем уж несчастный. И цвет лица странный какой-то. Будто серой пудрой припыленный.

— Господи, Сонюшка… Я ж потеряла тебя! — кинулась к ней со всех ног Тамара. — Соседка говорит, ты к Вике уехала… А зачем, Сонюшка? Зачем ты к ней ездила-то? В такую даль…

— Томка! Томка пришла! — кинулась ей с визгом на шею выскочившая на лестничную площадку Вика. — Томка, господи, как же я соскучилась!

Попав в объятия младших сестер, Тамара тут же разрыдалась, припав лбом к Викиному плечу. Слезы обильно и горячо текли по щекам, смывая с лица серое и непонятное вещество. Пудра не пудра, пыль не пыль…

— Ой, Томка… — ахнула, отстранившись от нее, Вика. — У тебя и впрямь фингал… А какой здоровый-то, господи… Кто это тебя так?

— Кто-кто… И сама не знаю, как его назвать, девки! В общем, попала я в переплет. Даже в квартиру свою попасть не могу-у-у… — снова на одной ноте завыла Томочка. — Приехала вчера вечером сюда, нашла какую-то старую пудру в ящиках у Анны Илларионовны…

— Томочка, а ты уверена, что это пудра? У тебя от нее лицо серо-зеленое совсем.

— Не знаю. Там, на коробочке, было написано, что пудра. И год выпуска — тысяча девятьсот пятидесятый. Представляете? А что было делать? Не выходить же с таким безобразием на улицу! Ой, да бог с ней, с пудрой этой… Переживу. Как мне теперь ирода этого из своей квартиры выгнать? Он же дерется… Он же и убить меня может, девки… Останетесь одни на всем свете, сироты вы мои неприкаянные…

Она снова всхлипнула и зарыдала еще горше, по очереди припадая к каждой из «сирот». Вика, поверх ее головы растерянно глядя на Соню, дернула подбородком снизу вверх — что, мол, делать-то?

— Ой, так надо же Ивану срочно звонить! — звонко вдруг вскрикнула Соня. Так звонко, что стоящая в дверях и наблюдающая их трогательную встречу Вера Константиновна вздрогнула, посмотрела на Соню удивленно. Сроду она не слышала, чтоб эта тихая и ужасно робкая девочка так звонко вскрикивала…