Три цвета белой собаки

Наклонился, зачерпнул воды и плеснул в лицо. Тропинки никуда не делись. Мало того, они стали извиваться! Словно гигантские змеи расползались из-под моих ног. Что делать? Звонить в «Скорую»? Я запаниковал, понимая, что выгляжу по-идиотски здесь, в огородах, за десяток шагов от дедовой хаты. Потоптался на месте, нагнулся, сорвал листик полыни, затесавшейся среди спорыша. Растер в ладонях бархатную серебристую свежесть, вдохнул аромат. Пульс все учащался. Я схватился за мобилку: позвонить водителю? Но что я скажу — Саша, мне плохо? Я схожу с ума? Паника нарастала волной, грозясь обрушиться цунами. Стоять на месте было невыносимо. Я схватил ведро и, обливая ноги водой, неуклюже побежал по средней тропинке, стараясь не смотреть по сторонам.

Вбежал во двор, отвернувшись от пса. Ввалился в хату и опустил ведро на пол. Вода хлюпнула через край.

— А ты чего запыхался? Гнался за тобой кто? — Дед мыл чашки в пластмассовом корытце.

— Да мне неважно что-то. Можно я полежу немножко, а потом поеду?

— А чего ж. — Лука вытер руки, взял меня под локоть и провел меня в комнату. Я лег на диван, опустил голову на подушку.

— Все идет как надо, сынок. — Его слова мне показались странными, но я сегодня столько невероятного увидел и услышал, что сил обдумывать очередную загадку не осталось. Я с изумлением обнаружил, что коврик на стене изменился: Иван-царевич по-прежнему смотрел вдаль, а у его ног сидела никакая не жаба, а большущий серый волк. Мне показалось, что волк глянул на меня и ухмыльнулся. Я провалился в мягкую темноту.

…Сварливо чирикали воробьи. Я огляделся в поисках источника шума — и увидел киевскую улицу Щорса и кусты, в которых выясняли отношения птицы. Ощущение было ирреальным: я был бестелесным и словно плыл в воздухе. Спустя мгновение я оказался на бульваре Леси Украинки у входа в модный бутик, куда любила ходить Оксана. А вот и она! Я узнал ее «Инфинити». Оксана припарковалась, вышла и направилась к магазину. Я следовал за ней. Внезапно из ее сумочки грянул «Назарет»: она поставила рингтоном на айфон одну из моих любимых мелодий — Love Hurts. Это был рингтон только для моих звонков, для остальных у нее была своя музычка. Про мой звонок она однажды сказала: «Когда ты звонишь, я вспоминаю, что любовь ранит», и я тогда поморщился от банальности.

Оксана открыла сумочку, пошарила, достала айфон. «Назарет» надрывался на весь бульвар Леси Украинки, а Оксана смотрела на экран с моим фото — и не брала трубку! Я выплыл из-за ее плеча и заглянул в лицо. Глаза были печальными, она покусывала губы. Не сбрасывала звонок, но и не отвечала. «Что случилось?» — спросил я, едва ли не касаясь ртом ее уха, но Оксана никак не отреагировала. Она меня не слышит, решил я, перенесся через бульвар, собираясь двинуть вниз, к Днепру — раз уж я умею летать, надо полетать над Днепром! — как вдруг Оксана сердито крикнула: «Он еще спрашивает!» Я оторопело завис на углу Кутузова и Леси Украинки. Подо мной бурлила сельскохозяйственная ярмарка — покупатели выбирали арбузы, дыни, яблоки, приценивались к меду и соленьям. Оксана, задрав голову и глядя прямо на меня, воскликнула: «Думаешь, я не знаю, что ты мне изменяешь? Все никак не нагуляешься? А ведь уже не мальчик! Самоутверждаешься, да? Ну и черт с тобой! Я не могу больше это терпеть!»

Хоть я был неблизко, через перекресток, все прекрасно видел и слышал. Оксана повернулась, швырнула телефон в сумку и резко потянула на себя дверь бутика.

…Я открыл глаза и первое, что увидел, — огромную зеленую жабу на коврике. В хате было тихо, а за окном орали воробьи.

— Выспался, сынок? — Старик ступал по-кошачьи неслышно. Куда и хромота девалась!

Я кивнул и осторожно поднялся с дивана. Голова была ясной и легкой, словно ее хорошенько пропылесосили. Я чувствовал себя отдохнувшим и полным сил.

— Спасибо тебе, Лука. Поеду я. — Обнял деда, помедлил и сказал: — Мне такой сон снился чудный. Я никогда не летал во сне. Может, маленьким и летал, не помню.

Лука усмехнулся.

— А, может, это и не сон? Моя наливочка непростая. Ты видел что-то важное для себя или только летал?

— Я понял важное.

Все начинало складываться в одну картину. Чересчур крепкая наливка, три изменчивые тропинки, моя дурнота у колодца, то волк, то жаба на коврике…

— Лука, признавайтесь! Чем вы меня опоили?

— Да не волнуйся. Ничего дурного я тебе никогда не сделаю. Но помогло ж? Помогло?

— Помогло, — признал.

— Так вот, слушай: я тебе дал слабенькую дозу. Так только, на пробу. На зубок. Если захочешь и дальше разобраться со своей жизнью — приезжай, дам уже две, а то и три рюмки.

— Хорошо, буду знать. А… те лярвы? Они еще на мне?

— А это ты сам почувствуешь, — отвел глаза старик. И добавил: — Счастливой дороги, сынок. И до встречи!

Я достал из портмоне всю наличность, не считая, положил на стол:

— Пожалуйста, возьмите на жизнь.

— Спасибо, сынок. — Дед взял со стола деньги и держал их бережно, как маленькую птичку — в ладонях горсточкой.

Когда я уходил со двора, черный пес нервно взлаял, и дед Лука успокоил его:

— Чего ты? Он скоро вернется.

Глава пятая