Три версии

— Моя бабушка, — печально произнесла девочка, — сказала, что у него был разрыв сердца.

— Когда это случилась?

— Шестого мая, — ответила девочка. — А вы что, его знакомый или родственник?

— Как тебя зовут? — перевел я разговор.

— Лида. Лида Уралова. А что?

— Скажи, Лида, к Степану Матвеевичу недавно не приезжал такой высокий мальчик?..

— Никита? — обрадованно перебила Лида. — Он был здесь. Но только он приезжал не к Степану Матвеевичу, а искал тетю Варю и бабушку Григорьевну. А бабушка Григорьевна давно уже умерла, а тетя Варя уехала. Но Никита очень подружился со Степаном Матвеевичем.

— Никита один раз приезжая сюда?

— Нет, — покачала головой Лида. — Сначала он приезжал на майские праздники. И шестого мая приехал. Поздно вечером. А Степан Матвеевич уже умер. Он утром умер. Никита сильно плакал. Он у нас потом три дня жил.

— Скажи, девочка, а твоя бабушка сейчас дома?

— Да.

— Можно мне с ней поговорить?

— Конечно. Пойдемте!

Переночевав в доме Ураловых, утром я уехал из Трехозерска.

23 мая 1978 года, вторник, 10 часов

Домой я возвращался почти в пустом вагоне. Никто не мешал думать, восстанавливая в памяти разговор с Лукерьей Филипповной, бабушкой Лиды Ураловой.

Она многое рассказала о своем бывшем соседе Степане Матвеевиче Орешном.

В прошлом партизан, Орешный поселился в Трехозерске вскоре после войны: тут жил его двоюродный брат, умерший в пятидесятых годах.

Степан Матвеевич был тихим, приветливым человеком. Война оставила много отметин на нем. К тому же страдал он сердцем, частенько прихватывали приступы. А с годам подкралась к Орешному новая беда: он стал слепнуть, почти перестал читать, что особенно удручало его.

Несколько лет назад Орешному во многих отношениях было полегче и у самого здоровье еще не так расстроилось, поэтому мог работать на местной небольшой обувной фабрике, и жильцы у него поселились хорошие, Пелагея Григорьевна и Варваре Митрофановна Симончук. Они скрашивали одиночество бывшего партизана. Через несколько лет Пелагея Григорьевна умерла, а Варвара подалась в иные края, на Алтай. Поехала то ли счастья искать, то ли судьбу испытывать.

После отъезда Варвары Степан Матвеевич сильно затосковал. Намечалось у них что-то похожее на взаимное чувство, но с отъездом молодой женщины все расстроилось.

“Кто ее знает, — заметила Лукерья Филипповна, — видно испугалась Варюша. У Степана приступы зачастили, да и слепнуть он начал. Ему врач прописал очки со стеклами сильными, а у нас в Трехозерске таких и не достать было… Он бывало все через лупу пытался читать. Только много ли через нее прочитаешь? Однако и Варюшу не поднимается голос осуждать. Она еще женщина молодая, а тут брать на себя этакую заботу. Всяк сверчок свое поет. Дай ей бог счастья, женщина она была хорошая, да не очень удачливая. Степан, конечно, скучал, но мне говорил: “Надо ей было ехать, Филипповна, надо. Я сам сказал, а то и приказал: уезжай! Чего ей с таким судьбу свою связывать? Неправильно это будет”.

На майские праздники объявился в Трехозерске Никита Гладышев. Он разыскивал Симончуков. А потом несколько часов они разговаривали — Никита и Степан Матвеевич. О чем? Этого ни Лида, ни ее бабушка не знают. Единственное, что им было известно, — мнение Орешного, который сказал: “Хороший паренек. Толковый. Я ему про войну рассказывал. У него отец тоже вроде партизаном был. Альбом с фотографиями показывал…”

Я везу этот альбом в своем портфеле. После смерти Орешного альбом взяла к себе Лукерья Филипповна. Я обещал ей вернуть его. Мне пришлось сказать Лукерье Филипповне и Лидочке о смерти Никиты Гладышева. Обе долго плакали.

Во второй раз Никита приехал в Трехозерск вечером шестого мая. Известие о смерти Орешного потрясло юношу. Он все повторял: “А я ему привез очки, понимаете, привез очки!..” Никита был в таком состоянии, что Лукерья Филипповна уговорила его несколько дней погостить у них. Каждый день Никита ходил на кладбище и сидел у могильного холмика. Перед отъездом он сказал Лукерье Филипповне, что снова приедет и привезет деньги, а ее попросил, чтобы она договорилась с кем-нибудь о памятнике или мраморной плите. Спросил сколько это будет стоить. Лукерья Филипповна переговорила с одним мастером поторговалась. Сошлись на ста пятидесяти рублях.

Ну вот, разрешилась загадка с деньгами и очками. Но главное впереди: моя встреча с Федором Борисовичем Гладышевым. Во всяком случае дело подошло к концу.

23 мая 1978 года, вторник, 11 часов 45 минут

Выйдя на привокзальную площадь, я по телефону-автомату позвонил Федору Борисовичу на работу и сказал, что нам необходимо встретиться.

— Если вас не затруднит, — после небольшой паузы предложил он, — приезжайте ко мне на работу.

— Хорошо, — согласился я. — Буду через полчаса.

Мы сидим с Федором Борисовичем за столом.

— Я только что вернулся из Трехозерска.

Он молча смотрит на меня.