Три версты с гаком. Я спешу за счастьем

— На пятнадцать годков всего и старше — то… Ох, и хватила моя Любушка горюшка с ним! Ты ж знаешь, весёлая она была, хохотушка, а он бирюк бирюком… Глядит исподлобья, не улыбнётся… Поругаются, так целый месяц, бывает, молчит. Ходит надутый, как индюк, и хоть бы слово! Вот уж пятый год к нам сюда глаз не кажет. Разобиделся на меня за чтой — то… Слова поперёк не скажи, сразу насупится, замолчит и глазами только зыркает, чисто сыч лесной… Она уж и разводиться с ним надумала, да ведь дочь у них. В этом году в институт поступила. Слава богу, хоть она не в батьку…

— А Люба приезжает?

— Кажинное лето гостит. За ягодами — грибами ходит. Бывает, по два месяца живёт. Она ведь учительница. И дочка с ней. А в этом году с подружкой приезжала, внучка — то… А ты, Петенька, шоферишь? Небось начальника толстопузого возишь?

— Я сам начальник, тётка Степанида… А машина эта моя.

— В энту… лотерею выиграл? — ахнула Степанида.

— В прошлом году купил… Черт, тут и рессоры поломать недолго! — раздражённо сказал парень.

— У меня на днях левая полетела, — заметил Артём.

— Черт бы побрал вашего председателя! — ругнулся водитель, когда «Москвич», будто паралитик, затрясся на частых и глубоких колдобинах. — В космос летаем, а дорожку, что осталась от царского режима, не можем отремонтировать…

— Так его, мазурика, Петенька! — засмеялась Степанида. — В председателях — то у нас уж который год ходит твой родной дядюшка…

— Я с ним поговорю… — пообещал Петя.

— Пустое дело, — усмехнулся Артём.

— Почём там у вас нынче в Харькове поросята?

— Не в курсе, тётка Степанида.

— Квартира — то у тебя хорошая?

— Не жалуюсь. Большая, со всеми удобствами.

— И телевизор есть?

— Есть, тётка Степанида, есть… Цветной даже.

— Сколько же ты, Петенька, получаешь? — помолчав, спросила Степанида.

— Много, тётка Степанида… Инженером — конструктором работаю я на большом заводе.

— И врёшь ты все, Петенька… И никакой ты не анжинер и машина вовсе не купленная, а казённая.

— Промахнулась ты, тётка Степанида… — усмехнулся Пётр. — Променяла такого зятя, как я, на старого и нелюбимого… Говоришь, бирюк бирюком? Был бы я женат на Любе — то, возил бы тебя бесплатно на машине по городам да курортам. И жила бы ты с дочкой и внуками в большом красивом городе…

— Мне и тут хорошо, — ввернула Степанида. — Я на жизню не пеняю.

— Растоптала ты нашу любовь, да, выходит, сама в дураках — то и осталась. Зять тебя не любит, говоришь, стороной объезжает, да и дочь вряд ли простила тебе…

Видно, Степанида в расстройстве заёрзала на заднем сиденье и придавила крутым боком задремавшего было поросёнка, так как раздался пронзительный визг. Пётр удивлённо оглянулся, но машина тут же провалилась в колдобину, и он, чертыхнувшись, остановился и дал задний ход.

— Вон какого ты пассажира везёшь, — усмехнулся он. — Чего ж не сказала?

— Так, Петенька, шоферы — то, сам знаешь, какой народ привередливый. С поросёнком — то не каждый в грузовик посадит, а уж в легковушку и подавно!

— Гляжу, все такая же ты, тётка Степанида! Людей — то все за дураков считаешь…

— Ох, Петенька, народ — то нынче пошёл хуже летошнего, — сказала она, утихомирив поросёнка. А немного помолчав, спросила: — Женатый ты?

— И жена есть, и двое ребятишек.

— Я думала, так и не оженился, — разочарованно протянула Степанида. — Женатые с семьями в отпуск ездиют. Поглядишь — целый коробок набитый! И собаками, и с кошками на машине катят куда — то.

— Ну вот и приехали, — сказал Пётр. — Плати за проезд, тётка Степанида!

— Неужто с меня возьмёшь? — удивилась она.

— С какой же это стати я тебя должен бесплатно возить? Да ещё с поросёнком?

— Ох, Петенька, жисть — то какая нынче? — запричитала Степанида. — Куды не повернись — плати. Денег — то на каждый случай не напасёшься! Откуда у меня, старой бабы, деньги — то? Всю жизнь не работала, пенсия не причитается…

Она долго копалась в кошельке, звеня мелочью. От кошелька вскидывала притворно — несчастные глаза на парня, рассчитывая, что он раздумает, но Пётр, не вылезая из кабины, ждал. И лицо у него было каменное. Вздыхая и охая, Степанида выложила ему медяками тридцать копеек.

— Рубль с тебя, — сказал Пётр.

Степанида так и взвилась на сиденье, поросёнок отчаянно завизжал.

— Да с меня в автобусе тридцать копеек берут, а ты рупь! Побойся бога, Петенька!

— Тридцать копеек с тебя, тридцать с поросёнка, да за то, что обманула, ещё сорок. Вот и получается рубль.

— Я ж его на коленках держала! В ем и весу — то вместе с мешком три килы.

— Не торгуйся, тётка Степанида… Сказано, рубль. А спорить будешь — не поленюсь, назад отвезу, на старое место… Ты ведь меня знаешь.

— Лучше бы я пешью дотопала… — запричитала Степанида. — Видано ли, рупь за такой конец? И с ево тоже возьмёшь рупь? — кивнула она на Артёма.

— Не будешь платить — порося твоего конфискую, — припугнул Пётр.

— Бери, бери! Разоряй! — Степанида сунула смятую бумажку и, бормоча под нос проклятия, вывалилась из машины злющая, как ведьма.

— Будешь писать дочке, от меня привет! — крикнул вслед Пётр.