Три влечения Клавдии Шульженко

На виду у заоблачной смертиИ в готовности номер одинВсе пилоты сидят на концерте,Не покинув привычных кабин.

Встречи проходили и в тылу, который тоже стал фронтом. Концертные площадки ничем не напоминали довоенные: дворы, цеха и подвалы оборонных заводов или (бывало и такое!) огромная остывшая печь для обжига кирпича, вместившая на время и зрителей, и артистов.

На город надвинулся голод. Давно не хватало топлива. Погас свет, перестал действовать водопровод. Несколько музыкантов оркестра скончались от дистрофии.

Умер ее отец – Иван Иванович, который еще до войны привез с собой чемодан духов и одеколона – остатки от его магазина «Аромат», что он открыл в период нэпа и едва почувствовал, как период идет к концу, прикрыл свою торговлю и тем избежал жестокой кампании по разоблачению частников.

– Теперь парфюм исчезнет, – сказал он, когда началась война, – а в городе всегда найдутся любители изысканного аромата – нам копейка на пропитание.

Кто знал, что ленинградцам скоро станет не до парфюма и губная помада превратится в деликатес, что быстро был съеден…

Откуда брались силы, чтобы снова садиться в автобус и ехать на концерты, проводить в поездке несколько дней и, возвратившись ночью в Дом Красной армии, назавтра снова быть готовой к выступлению. «Силы, – говорила Клавдия Ивановна, – приходили от сознания, что тебя ждут, что ты нужна, что твоя жизнь в том, чтоб помогать родному городу. Силы эти я черпала в слушателях, в их любви и признательности, дружбе, которые я чувствовала при каждой встрече».

Однажды Шульженко приехала с концертом на оборонный завод, путь до которого был чуть короче, чем до передовой. Рабочие не покидали цехов, работали без смен, отходили от станков только на время перерыва или сна.

Теперь был объявлен перерыв для концерта. Зрители расположились у станков и в пролете между ними.

Направляясь в цех, Шульженко прошла через небольшую комнату завкома. Здесь она увидела скромный ужин, приготовленный для рабочих: тоненькие ломтики ленинградского блокадного хлеба и на каждом – по одной, чудом сохранившейся до этих дней шпротинке.

Рабочие уже ждали актрису. Она видела аплодирующих зрителей, но аплодисментов почти не слышала. Виновата была не акустика – у людей не было сил аплодировать громче.

Они слушали Шульженко с жадным вниманием, плакали и улыбались, просили петь еще.

Когда актриса спела все, о чем ее просили, и простилась со слушателями, ее пригласили в ту же завкомовскую комнату. Здесь артистов ждал ужин – от каждого кусочка хлеба была отрезана тоненькая долька и от каждой шпротинки отломан кусочек – рабочие поделились своим пайком с участниками концерта. «Это был самый высокий гонорар за всю мою жизнь», – говорила Клавдия Ивановна.

В «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза» подвигу ленинградских артистов, музыкантов, поэтов посвящены сдержанные, почти протокольные сроки: «Вместе с трудящимися Ленинграда боролись с врагом и переносили трудности блокады работники литературы и искусства. Они выступали на передовых позициях, в цехах заводов и фабрик, по радио, создавали произведения, которые звали защитников Ленинграда к борьбе и победе». Читая эти строки, вспоминаешь Дмитрия Шостаковича, Ольгу Берггольц, Николая Тихонова, Владимира Софроницкого, Карла Элиасберга, Ефима Копеляна и многих других, отдавших свои душу и сердце городу, попавшему в блокаду.

Среди них была и Шульженко. За первый год она дала 500 концертов. Цифра огромная и для мирного времени – такого количества выступлений не знала она никогда. А это были 500 блокадных концертов.

И не о таких ли, как она, рассказывала песня, написанная бойцом народного ополчения, литератором и артистом Леонидом Артом:

Это кто там идет по полянкеПолосой рубежей огневых?И на Ладоге, и у Славянки,И под Пулковом встретите их.Что за люди, откуда такие?Каждый день на военном пути…Улыбаются им часовые,

Командиры кричат: «Пропусти!»И бойцы говорят:Это что за отряд?Не саперы они, не связисты,Но дела, говорят,Боевые творятЛенинградского фронта артисты!

Шульженко и ее ансамбль называли боевым подразделением песни. Его посылали туда, где оно было нужнее. В Кронштадт. Там бой затихал лишь на недолгое ночное время, и Шульженко, добравшись до Кронштадтской крепости на катере, попавшем под обстрел, пела для моряков под аккомпанемент орудий.