Три влечения. Любовь: вчера, сегодня и завтра

И только в любви женщина была тогда человеком, только в любви рыцарь относился к ней, как к личности. Поэтому трубадуры, которые воспевали любовь-преклонение, восставали тем самым против мертвящей власти бесчеловечных обычаев, ратовали за «родовой», а не за «видовой» подход к человеку. Их гимны возвышенной любви, гимны «измене» и смиренному обожанию были страстной мечтой об идеальных и человечных отношениях между людьми. Рыцарская любовь была любовью-утопией, любовью-мечтой, и она была протестом чувства против цепей, в которые жизнь заковала человека.

В духовном развитии человечества культ любви Прованса сыграл огромную роль, и больше всего именно своим обожествлением женщины.

«Мадоннизируя» женщину, обожествляя ее, на ее образ накладывали тем самым представления именно о высших человеческих свойствах – красоте, прелести, доброте, грации, уме. Когда-то вознесенные в небеса, эти представления стали теперь возвращаться на землю, резко меняя самосознание человека, обогащая его в своих глазах.

В рыцарском искусстве женщина начинает измеряться мерами самых высоких идеалов, созданных к тому времени человеком. И в этом состоит гигантская – эпохально-историческая – роль того переворота, который произошел в Средние века.

Конечно, сдвиг этот был противоречив, и, как все на свете, он нес в себе и светлые и темные стороны. В женщине почиталось тогда не все человеческое, а только то, что было ближе к божественному, – ее духовная красота, часто отделенная от ее земной, телесной красоты. Но до этого обожествлялись, то есть наделялись высшими человеческими ценностями, только земные боги – духовные и светские иерархи. Теперь обожествляется – то есть очеловечивается – женщина, – именно как женщина, как человек, и это огромный шаг на пути к гуманизму – отношению к человеку как к родовому существу, совершенно новой человеческой ценности, которая начинает рождаться в эту эпоху.

Античное поклонение женщине как живому естественному существу прошло, возрожденческое отношение к ней как к земному человеку еще не появилось. И религиозно-иерархическое обожествление женщины передавало именно человеческое отношение к ней, было прямым мостиком к возрожденческим взглядам.

Родство любви и искусства, их одинаковое очеловечивающее воздействие так и бросается здесь в глаза. Любовь и искусство одинаково помогали людям увидеть в себе человека, одинаково открывали им глаза на таящиеся в них человеческие ценности.

Могут спросить, что «лучше», что «выше», что человечнее – любовь Прованса или любовь античная?

Вряд ли верно даже задавать такой вопрос.

Любовь рыцарей и любовь древних неодинаковы по своему характеру, у каждой из них есть свои «преимущества» и свои «недостатки», которых нет у другой.

Рыцарская любовь более цивилизованна, более духовна, более утонченна психологически. Тут она явно богаче античной, стоит впереди нее. Но зато античная любовь полнокровнее, цельнее, естественнее, в ней есть гармония телесных и духовных влечений, которой нет у рыцарской любви.

Центр тяжести рыцарской любви лежит в душе человека, эта душа – почти единственный – и, во всяком случае, главный источник любовных радостей. Тело человека отошло тут на задворки, любовь потеряла равновесие, сделалась почти «односторонним» чувством, – и это явная общечеловеческая потеря. Античная любовь тут «выше», человечнее, ближе к родовым идеалам людей, чем рыцарская любовь.

Каждая из них чем-то «лучше», чем-то «хуже» другой, и ни одну из них нельзя однолинейно возносить над другой.

У нас вообще очень в ходу «альпинистские» взгляды на развитие любви. Она, мол, все время идет вверх, от подножья к вершине, и с каждой эпохой поднимается все выше и выше, ничего не теряя и только обогащаясь. Вряд ли это верно: приобретая что-то, любовь всегда что-то теряет. Однолинейного прогресса вообще не бывает, и как дыхание состоит из вдохов и выдохов, так и прогресс всегда состоит из потерь и приобретений.

Если уж говорить альпинистскими терминами, то развитие любви больше похоже не на подъем к вершине, а на траверс горного хребта, когда с одной вершины идет спуск к подножью, потом к другой вершине, снова спуск, снова подъем, опять спуск… По таким законам менялась и любовь от Античности к временам рыцарства, – да и позднее, вплоть до нашего времени.

Задолго до духовной любви провансцев у арабов возник свой культ любви, который известен нам из ранних сказок «Тысячи и одной ночи». Это был культ телесной любви, восточный культ любви как сладчайшего лакомства жизни.

В нем запечатлелся совсем не такой, как в Европе, тип отношения к жизни, другая по своему национальному строю психология. Говоря упрощенно, обыденный, склад европейского ума был тогда больше рационалистическим, рассудочным, восточного – больше сенсуалистическим, чувственным. Речь идет именно об обыденном сознании – оно в те времена больше влияло на любовь, чем сознание творческое.