Три времени года в бутылочном стекле

– А на фуражке на моей – серп, и молот, и звезда, – не с того места начинает подпевать Кока, – как это трогательно – серп, и молот, и звезда…

Дальше все размешивается каким-то туманом. Сама по себе расстилается постель, мусор с пола разгребается по углам и выключается свет. Кока вроде бы еще гундосит в темноте: «Ты не думай, что я пьян, я просто очень устал…»15, а потом я уже ловлю себя на том, что, прислушиваясь к его мерному храпу, сижу на кровати и никак не могу лечь, так как только моя голова касается подушки, комната зачем-то начинает кружиться вокруг меня, как в детском хороводе:

Каравай, каравай,

Кого любишь, выбирай…

Но я – глыба равнодушия и никого не люблю, и от этого мне хочется умереть.

Я просыпаюсь около восьми утра. Меня тошнит и жутко болит голова. Я с кряканьем поднимаюсь, чуть не споткнувшись о Кокино нехитрое ложе (матрас, одеяло, подушка, ну и сам Кока, разумеется), и иду на кухню, где выпиваю не меньше двух стаканов воды, потом долго ищу сигареты, и, накинув куртку, выхожу на балкон.

На балконе утро. За балконом – серый осенний туман, в котором шебуршатся люди. Свысока мне различимы лишь худенькие, невеселые их фигурки. Мне кажется, что им очень страшно и одиноко там внизу, в тумане. Хочется заплакать, но, как всегда, не получается.

«Хорошо бы сейчас», – думаю я, – «выйти на улицу, и навсегда раствориться в этом тумане… Потом спросят люди: а где Алена Кубарева? А им ответят… Хотя… Кто спросит? Кто ответит? Даже Кока, и тот – погрустит пару недель и забудет. Будет выпивать с кем-нибудь другим… А я стану туманом…»

Хочется весенних костров, хочется сесть рядом с Лаврентьевым и долго-долго с ним говорить, а он будет молча кивать в ответ, потому что слов не надо, когда все ясно и без них.

– Мне так плохо сейчас, – сказала бы я, – а тебе?

– И мне плохо, – ответил бы он, и мы бы долго молчали, глядя друг на друга.

Но ничего этого нет. Я одна. За моим окном – еще одно окно. За перилами балкона – грязный, сморщенный двор и холодная, туманная осень 2005 года. Мне внезапно вспоминается что-то из «Чайфов»:

Ее окна выходят во двор,

Она кричит в темноту слова –

Есть еще здесь хоть кто-то кроме меня?

Есть еще здесь хоть кто-то…16

«Надо думать о хорошем», – мысленно уверяю я себя в таких случаях. Я – Алена Кубарева, и у меня все хорошо. Саундтрек – что-нибудь типа «Pretty woman»17 из «Красотки». Я счастлива. А то, что я сейчас одна, в старой куртке смолю на балконе с жуткой головной болью – вовсе ничего не значит.

В ее доме вечный бардак,

В ее комнате на стенах Битлы.

Его номер, как код от замка,

В трубке застыли слова –

Есть еще здесь хоть кто-то кроме меня?

Есть еще здесь хоть кто-то?..

– Есть еще здесь хоть кто-то? – тихо спрашиваю я у тумана.

Мне никто не отвечает.

– Эй? – снова спрашиваю я и закрываю глаза.

Туман молчит.

2. «Аделаида – звездатая дрянь».

Ада, сощурившись, придирчиво смотрела на улыбающуюся девушку с рекламного плаката. Та одной рукой держала зубную пасту, а другой, соединив большой палец с указательным, на американский манер показывала, что все в порядке.

– Не щурься, – сказал брат, и Ада фыркнула.

В начале недели, по старой негласной традиции, Ада с Кириллом Александровичем Астаховым, а попросту, двоюродным братом Киркой, встречались, чтобы поужинать в ближайшей кафешке и поболтать за жизнь. Перед этим, по еще более негласной традиции, брат заезжал за Адой на работу и далее путь держал во вторую государственную стоматологическую поликлинику города Омска «Примадент», в которой он, стоматолог-ортопед, имел не совсем законное сотрудничество с зубными техниками. Брат с Адой поднимались на второй этаж, где и ждали появления в назначенное время очередной фигуры в медицинской одежде. На сей раз фигура заставила себя подождать, но, появившись, сразила Аду наповал.

– Кирюха! – громыхнул чей-то низкий, но, судя по всему, женский все-таки голос, и дверь зуботехнической лаборатории с визгом впечаталась в косяк.

Ада подняла голову. Перед ними стояла огромная, почти во весь проем шириной, добродушно улыбающаяся женщина, и сдувала гипсовые крошки с рук.

– Привет, Юля, – весело ответил Кирилл, – знакомься – моя сестра Ада.

– Наслышана, наслышана. Здрасте! – Юля энергично схватила Аду за руку и несколько раз хорошенько тряхнула. – А ты, Кира, что-то в весе прибавил. Ну, конечно, вон, смотри, пузо-то висит. А я похудела так, ну-ка посмотри? А? Новая диета. Кефирно-огуречная.

– А я думаю, что это в тебе не так… Конечно, похудела! Чуть-чуть, правда совсем, но прогресс намечается, – бодро подхватил Кирилл, – после кефирно-огуречной-то как не похудеть…