Три высоты

Табло — это панель, под матовым стеклом которой скрыта мозаика из гнезд с лампочками разного цвета: зеленые, желтые, красные, белые, синие… Операторы, расположившись за стеной и попеременно включая те или иные лампы, создают различные комбинации световых сигналов. Моя задача — разобраться в них и соответственным образом отреагировать.

Я гляжу на табло. Под рукой у меня клавиатура кнопок, с их помощью я могу реагировать на происходящее.

На табло вспыхнула комбинация ламп: красная, зеленая, желтая. И сразу же вслед за ней — желтая, зеленая, белая.

Одну из комбинаций положено погасить, другую, наоборот, оставить нетронутой. Что означает то или иное сочетание светящихся ламп, я вызубрил, как таблицу умножения, еще до сурдокамеры. Теперь две из возможных комбинаций зажглись на табло. Иными словами, та и другая — приказ, только отданный не словесно, а зрительно. Это проверяются моя память, собранность и быстрота реакции.

Я гашу вторую, первую оставляю светиться. Верно ли я понял команду, сколько секунд понадобилось, чтобы на нее среагировать — об этом я пока не знаю. Оценка мне ставится за стеной, молча: связь с экзаменаторами односторонняя. Это расслабляет, а расслабляться нельзя.

На табло появляется ряд чисел: 97… 34… 17… 81… 66… Ровно через двадцать секунд — не раньше и не позже! — я должен ответить, делятся ли они на три. А часов нет. Приходится контролировать время самому, отсчитывать его на манер ходиков или будильника. Оператор в придачу включает за стеной магнитофон, и сурдокамера заполняется чьим-то басом, монотонно бубнящим окрошку из беспорядочно повторяемых различных цифр, не имеющих отношения к полученному мною заданию. Вдобавок противно завыла сирена, где-то над самым ухом что-то заскрежетало, заскрипело, заухало… Все это называется фоном. Фон должен отвлекать меня, не давать сосредоточиться.

Впрочем, меня это уже не касается. Я отсчитываю про себя, будто метроном: «И-и-и раз, и-и-и два, и-и-и три…» Я делю в уме заданные мне цифры…

Тесты на чувство времени мне определенно не нравятся. Спроси меня, я бы и сам не смог объяснить, чем, собственно, этот тест хуже других. Но чувство антипатии он вызывал у меня неизменно. Впрочем, чувства чувствами, а дело делом. Хочешь не хочешь, а секунды приходилось отсчитывать: «…И-и-и восемнадцать, и-и-и девятнадцать, и-и-и двадцать…»

Я нажимаю два раза кнопку: все числа очередного ряда цифр на три делятся!

И опять я не знаю, что мне поставил экзаменатор: отлично пли посредственно, хорошо или кол? Я даже не представляю себе системы оценочных баллов. Зато мне ясно другое: сейчас меня проверяют сразу по четырем параметрам. На способность сосредоточиться, уметь отключиться от окружающей обстановки (фон и помехи), на скорость, с которой я способен шевелить мозгами (делится — не делится), на чувство времени (ответ ровно через двадцать секунд!) и, наконец, — успеваю усмехнуться про себя — на умение раздваиваться (считать секунды и делить цифры приходится одновременно).

А на табло уже новая команда, новая головоломка. Два ряда чисел: четных и нечетных. Четные — черные, нечетные — красные. Их нужно называть парами: нечетные — с начала ряда, четные — с конца.

Магнитофон теперь не надрывается, чтобы сбить с толку, а въедливо молчит: он переключен на запись. Пришел черед и мне подать голос. И я начинаю:

— Единица красная, тридцать восемь черная… Тройка красная, тридцать шесть черная… Пятерка красная, тридцать четыре черная…

Ну что же, думаю я, когда чертово табло наконец погасло, все это может мне пригодиться, даже если я и провалюсь, не сдам этот экзамен. Кому, скажем, хоть и на земле! — может помешать собранность или внимательность?

В сурдокамере ломать голову, в сущности, вообще не над чем: все решено заранее, все определяется графиком. График приказывал мне завтракать. Я шел к холодильнику — это был обыкновенный «Саратов» — и снимал с его полок несколько туб. Кофе, овсяная каша, ряженка… Две первые тубы — обычные тюбики из фольги, вроде тех, что с зубной пастой, только побольше, — следовало подогреть. Для этой цели приспособлена специальная электроплитка. Подключить шнур к розетке — штука, разумеется, несложная. Через две-три минуты овсянка становилась теплой, а кофе горячим. Садись к столу и наслаждайся «космической» пищей. Надо сказать, что по вкусу содержимое туб мало чем отличалось от привычных земных яств. Чуточку не хватало лишь неизбежных за любым столом ложек и вилок. В космосе, в условиях невесомости, земная сервировка стола окажется бесполезной.

Я выдавил порцию каши, запил ее глотком горячего кофе. «На обед будет харчо и печеночный паштет, — подумалось мне. — Жить можно!..»

Кстати говоря, способности человека к адаптации практически неисчерпаемы. Разум — вот что делает его хозяином любых обстоятельств. Правда, мне не раз приходилось задумываться над тем, насколько целесообразны некоторые устремления людей. Взять хотя бы освоение того же космоса. Что это такое сегодня? Насущная необходимость или дорогостоящее хобби человечества?