Три высоты

— Как, Петр Михалыч? Терпишь? — вновь хриплю я, понимая, что мой вопрос бессмыслен, но нужно подать голос, подбодрить, хоть что-нибудь, да сказать: вдвоем всегда легче. — Терпишь, Михалыч?!

— Невмоготу больше… сапоги… Сапоги горят!

— Лес по курсу видишь?

— В-вижу…

— Там уже наши, понял?.. А внизу немцы, понял?.. Дотянем мы, обязательно дотянем, понял?..

В ответ не донеслось ни слова. Рация молчала.

До опушки леса, где начинались наши позиции, оставалось совсем немного. Но мотор захлебывался и едва тянул. Стиснув зубы, я старался выжать из него всё, что можно.

Внезапно каким-то шестым чувством осознал, что ждать больше нельзя: катастрофа произойдет с секунды на секунду. Глянул сквозь клубы дыма вниз — до разделяющей окопы широкой ничейной полосы несколько сот метров.

Скомандовал:

— Приготовиться к прыжку! — И стал отсчитывать вслух: — Раз… Два….Три… Четыре… Прыгай!

Ананьев перевалился за борт.

Еще секунда — чтобы отбросить назад форточки, поставить фонарь на защелки, отстегнуть ремни… Все!

Вырвав кольцо парашюта, успел краем глаза заметить, что окопы немцев уже позади.

Приземлился я в неглубоком овражке, как раз посередине нейтральной полосы. И сразу со стороны немцев заухали минометы. Наши тоже не заставили себя ждать. Одни стремились накрыть экипаж взорвавшегося самолета, другие — этому помешать, подавить батареи противника. Дуэль из-за двух человек разгорелась не на шутку.

Огляделся. За кустарником послышалась какая-то возня. Вытащив из кобуры пистолет, пополз навстречу подозрительным звукам. Там оказался-Ананьев. Он, чертыхаясь, срезал ножом с ног обугленные сапоги.

— Взгляните, товарищ лейтенант! — мотнул он головой в сторону. — Вон там, за бугром!

Я посмотрел: от немецких окопов ползли несколько серо-зеленых фигур.

— Живыми хотят взять! А, Петр Михалыч?

— Как же! Возьмут! — буркнул Ананьев, сдирая остатки сапога. — В небе не сумели взять, а уж на земле-то мы как-нибудь…

— Резонно говоришь, Михалыч! — усмехнулся я, взвешивая на ладони ТТ. Один в стволе да еще семь в обойме. Ты почему перед прыжком не откликался?

— Я откликался, — возразил Ананьев, осторожно щупая багровые, вздувшиеся ступни. — Очень даже громко я откликался! Да рацию, видно, тоже подпалило: вас слышу, а вы меня нет.

— Стой, Михалыч! Смотри сюда! — перебил я его.

Со стороны наших позиций выскочил обшарпанный, заляпанный глиной «виллис». Увертываясь от разрывов мин, петляя между воронками, машина на полном газу неслась по рытвинам и ухабам. За баранкой сидел здоровенный детина в вылинявшем комбинезоне танкиста. Лихо затормозив и не открывая дверцы, он одним ловким движением перемахнул прямо через борт, сгреб своими могучими ручищами босого Ананьева в охапку, вскинул вверх и бережно опустил на заднее сиденье. Затем столь же молниеносно помог мне забросить в машину оба парашюта, все так же игнорируя дверцы, легко перекинул свое огромное тело на водительское место и дал полный газ.

Через несколько минут мы были уже в расположении наших частей. Вездеход со спасенными летчиками тесно обступили пехотинцы. Большинство их оказались очевидцами разыгравшейся в воздухе драмы, и потому радостным возгласам и объятиям не было конца. Только гвардии старшина Рыцин, как называли солдаты водителя-ловкача, попытался скромно стушеваться за чужими спинами. А когда его по моей просьбе отыскали и вытолкнули на середину, здоровяк танкист окончательно смутился и, глядя себе под ноги, пробасил:

— Да при чем тут я! На то он и вездеход, чтобы по буеракам прыгать, у него ж все четыре колеса ведущие.

— Спасибо, друг! — рассмеялся вместе со всеми я. — Ты тут только одно забыл: по буеракам этим не один твой «виллис» прыгал, а и мины фашистские!

Подошел санитар, и Ананьева на той же машине увезли в госпиталь. А я, распрощавшись с пехотинцами и еще раз поблагодарив танкиста за выручку, отправился к себе в часть.