Три заповеди Люцифера

– Действительно, рассказ твой, Василий, навевает печаль. Однако спешу заверить тебя, друг мой, что стрела насмешника Купидона, любителя посмеяться над глупыми влюблёнными, не коснётся моего сердца, и я не стану ухаживать за дочерью тайного советника, как бы прелестна она ни была.

О, сколько раз в подлунном мире звучали невыполнимые обещания! В этот рождественский вечер к пустым клятвам добавилась и моя. Как только я увидел Полину, душа моя потянулась к ней, как пьяница тянется дрожащей рукой к рюмке водки, напрочь забыв о данном обете воздержания. Она действительно была красива: васильковые глаза, видимо, достались ей в наследство от прабабушки, стать и гордая посадка головы – от отца, а милая улыбка и белокурые локоны – от матушки, которая и в свои сорок лет была чудо, как хороша. В лице Полины не было ничего демонического, и она не относилась к тому числу петербургских красавиц, которые взирают на окружающих свысока. Наоборот, девушка производила впечатление кроткого домашнего ребёнка, впервые попавшего во взрослый мир. Она улыбалась мне, как старому знакомому, и я ангажировал её несколько танцев подряд, чем вызывал явное неудовольствие Василия. Разгорячённые всеобщим весельем, мы лихо отплясывали с ней мазурку и пасадобль, польку и вальс. Наконец, уставшая, но довольная Полина предложила повременить с танцами и отдохнуть в зимнем саду.

Сад был устроен на славу: в самом центре журчал небольшой рукотворный фонтан, где-то в густых ветвях посвистывали невидимые птицы, а между кадками с вечнозелёными пальмами и огромными фикусами стояли лёгкие, плетённые из лозы скамеечки. Атмосфера располагала для любовного флирта и прочих легкомысленных удовольствий. Полина грациозно присела, и, откинувшись на спинку скамейки, с улыбкой попросила принести ей бокал крюшона. Я было бросился выполнять её просьбу, как в памяти мой неожиданно всплыла картина прошедших лет: летний вечер, беседка на берегу Волги, и девушка по имени Варенька просит принести меня парного молока. Я споткнулся на бегу и остановился.

– Что-то не так? – прозвенел девичий голосок.

– Нет, всё как раз так, как и должно быть, – ответил я неожиданно осипшим голосом. Я взял Полину за руку и привлёк к себе. Она не сопротивлялась, только тихо прошептала: «Нас могут увидеть! Будет большой конфуз»! Мне было всё равно. Я прижал её к груди и впился в сочные, почему-то пахнущие вишней губы.

То, что случилось потом, было для меня полной неожиданностью. Я уже упоминал о своём даре видеть людские души. В каком только виде они мне ни являлись! Порядочный с виду господин мог оказаться носителем малярийного комара или злобного шершня, а грязная и убогая нищенка хранит в груди нежную тонкокрылую бабочку или безобидную божью коровку.

К моему глубочайшему удивлению, госпожа Кучинская не имела ничего! Я словно открыл незнакомую дверь, за порогом которой оказалась пугающая пустота. Пустота жила своей непонятной жизнью. Я видел, как она чавкала во мраке и требовала всё новые и новые жертвы, и успокаивалась на время только тогда, когда заполнялась до краёв чужими слезами или чужим горем. Но самым лакомым кусочком для неё были людские страдания – мучительные и нескончаемые, закономерным финалом которых являлась смерть.

Полина, видимо, тоже что-то почувствовала, и резко отстранилась от меня.

– Кто Вы? – с испугом произнесла она и со страхом посмотрела на кончики пальцев, которыми мгновенье назад прикоснулась к губам. Её глаза заполнились ужасом, как если бы она увидела на подушечках своих холёных пальчиков кровь. – Зачем Вы здесь? Что Вам надо? – в испуге закричала она. – Прочь! Немедленно вон из моего дома! – взвизгнула она, и, попятившись, стремительно выбежала из зимнего сада.

Незамеченный никем, я вышел из зимнего сада и прошёл в гардеробную. Торопливо накинув на плечи свою студенческую шинель, я поспешно покинул дом господ Кучинских, и больше никогда не переступал его порога.