Три заповеди Люцифера

Из Дворца правосудия Александр Иванович вновь вернулся в отдел и направился прямиком к начальнику уголовного розыска Кузовкову. Майор Кузовков, или, по-простому, Кузьмич, находился у себя в прокуренном кабинете. Будучи толковым розыскником, и оперативником, как говориться, от бога, в быту и на службе Кузьмич умудрялся оставаться законченным неряхой. На службу Кузовков годами ходил в одной и той же кожаной куртке и заношенном сером свитере. Его рабочий стол всегда был завален ворохом документов, а по кабинету в художественном беспорядке были разбросаны бланки протоколов допросов, старые ориентировки, обрывки газет и пожелтевшие от времени фотографии ещё живых и уже ушедших в мир иной жуликов. В этой невообразимой мешанине вещей Кузьмич чувствовал себя уверенно и даже комфортно.

– У тебя свободные люди есть? – после рукопожатия напрямую спросил его Морозов.

– В нашей стране все свободные, пока не посадили. – отпустил очередной каламбур Кузовков и добавил в загазованную атмосферу кабинета клуб табачного дыма.

– Тогда выбери мне из этого контингента парочку толковых оперов на пару часиков, – в тон ему ответил следователь и положил на стол постановление на обыск.

– Гм, – глубокомысленно произнёс Кузовков, – и взял бланк подписанного постановления в руки.

– Наш пострел везде поспел! Молодец! Это, насколько я помню, по делу мёртвого шашлычника? – тряхнул постановлением старый опер.

– Ты не ошибся, – поддержал его Морозов. – По убийству Курдюмова.

– Ладно, будут тебе люди. В соседнем кабинете Сашка Пыльев отсыпается после дежурства, а вторым возьми Соловьёва – он сегодня как раз дежурит. Машина внизу, бери людей и дуй в адрес.

– Спасибо Кузьмич! – растрогался Морозов. – Век не забуду! Если что… обращайся!

– Ага, – скептически сказал старый опер. – Все вы так говорите! На старости лет хоть бы камеру посуше подобрали.

Кузовков не шутил. Как любой российский опер, который реально «пашет» на своей земле, а не занимается дежурными отписками и прочим бумаготворчеством, он из-за несовершенства уголовного законодательства и закона об оперативной деятельности ежедневно рисковал очутиться в одной камере со своими подследственными и относился к такой нерадостной перспективе вполне философски.