Три жизни Иосифа Димова

Я смотрел на эту потрясающую картину и мне вдруг показалось, что внутри у меня все помертвело. Клочья одежды, кости, кровавый снег, – все это слилось в одно багровое пятно, которое росло с чудовищной быстротой, еще немного-и оно затмит весь мир. Даже воздух стал красным. Я в ужасе закрыл глаза ладонью.

Растерзанный волками человек не мерещился мне даже в кошмарах, к тому же я с детства не выносил вида крови. Если случалось порезать палец, я в страхе отворачивался в сторону: при виде крови у меня начинала кружиться голова.

Да, север встретил меня весьма недружелюбно, я получил такую оплеуху, что на секунду-две у меня занялся дух.

Я почувствовал у себя на плече руку Лизы, это легкое прикосновение подействовало весьма благотворно, оздоровляюще, казалось, чья-то могучая десница помогла мне подняться, встать на ноги. Мне стало стыдно своей слабости, я смущенно улыбнулся, но тут же взял себя в руки и сделал вид, что ничего особенного не случилось, просто неприятное зрелище застало меня врасплох.

– Это случилось, вероятно, незадолго до нашего приземления, – сказал я. Мой взгляд скользнул по цепочке волчьих следов, которые быстро заносил падающий снег, и задержался на избушке.

Лиза глянула мне в лицо, пытаясь, вероятно, прочитать мои мысли, тихо спросила: „Если это случилось недавно, значит они где-нибудь рядом?”

– Может быть, – сказал я. – До леса рукой подать.

Я снял с плеча охотничье ружье и дрожащими пальцами зарядил его. Мне никогда не приходилось ходить на охоту. Наши горы давно превращены в парки, охотники обычно стреляют по пластмассовым мишеням, выбрасываемым автоматически. Я был искусным стрелком, стрельба по мишеням была единственным видом спорта, которому я с удовольствием предавался иногда в праздничные дни. Мы молча двинулись дальше, снег падал все гуще и гуще, словно хотел скрыть избушку от наших глаз. Когда мы подошли к изгороди, которой была обнесена избушка, Лиза остановилась и прислушалась, ей почудилось, что снежные хлопья о чем-то шепчутся. Она никогда в жизни не слышала такого шепота, в нашем городе снег выпадает редко, а когда идет, то он стелется на землю между небоскребами глухо, бесшумно, и его тут же счищают снегоуборочные машины. Только под Новый год по старинной традиции снег лежит на улицах нетронутым и город уподобляется волшебной сказке. Правда, снег идет не каждый год… Лиза прислушалась, зажмурила глаза, от удивления приоткрыла рот, а я в это время, сам не зная почему, повернул голову к лесу – до него было шагов двадцать, – и мне померещилось, что среди деревьев мелькнула бурая шерсть и блеснули пронзительно желтые глаза.

Я схватился за ружье, и это мое движение испугало Лизу, шепот снежинок утих.

– Что случилось? – спросила Лиза и инстинктивно прижалась к моему плечу. Я продолжал всматриваться в опушку леса, и она спросила опять: – Волки? – Она говорила шепотом, потому что говор мог нас выдать.

– Нет, – сказал я. – Мне показалось.

Избушка стояла посреди двора, вся занесенная снегом, над трубой не вился дымок. Окна были забраны железной решеткой, пологая крыша спускалась довольно низко над узкими длинными сенями. В глубине двора стоял сарайчик с чердаком, за открытой дверью виднелись аккуратно сложенные дрова. К дубовой двери дома вела утоптанная тропинка, уже запорошенная снегом.

Мы отряхнули снег и вошли в полутемную комнату. Там было холодно, стояла мертвая тишина, пахло остывшей золой, сыростью, сухими душистыми травами. Над кучкой серой золы в очаге висела толстая задымленная цепь. Вдоль стен тянулись деревянные полки, на которых стояли глинянные миски и крынки, какие можно увидеть только в этнографических музеях. Кое-где попадалась и современная посуда – она выглядела здесь неуместной.

Дверь в соседнюю комнату была открыта. Эта комната была просторней, посредине красовалась высокая железная печка-буржуйка. У стены стояла деревянная кровать, покрытая одеялом из шкур. Обстановку дополняли массивный стол и высокий, до потолка, шкаф, набитый старыми, довольно потрепанными книгами. Все это можно было окинуть взглядом за одну минуту. Единственное, чего мы не заметили войдя, были деревянные квашня и корыто, в котором месят тесто. Лиза не знала, для чего служат эти вещи, но мне приходилось видеть их в музеях и на рисунках покойного отца. Я знал, что они служат для приготовления теста, но как это делается, сказать не мог. Избегая смотреть друг другу в глаза, мы несколько раз ходили до места падения самолета. Рылись в обломках, молча собирали кое-какие уцелевшие вещи, прекрасно понимая, что они уже ни на что не годятся. А на обратном пути я пристально всматривался в лесную опушку, и мне мерещилось мелькание бурой шерсти и вспышки желтых глаз. От этого бессмысленного хождения Лиза так устала, что еле передвигала ноги, выбившиеся из-под шапочки русые волосы намокли, – ее больше уже не радовал шепот опускающихся снежинок.