Три жизни Тани

— Этого хватит, чтоб он по-настоящему влюбился. Девочки, верьте в себя и свою неотразимость! Да за год мы весь мир наших любимых к своим ногам положим, такой им всесторонний апгрейд устроим — закачаются! Все их мировые проблемы сходу решим! Год — это уйма времени.

Подписи девиц вновь стали четкими, и толстяк расплылся в довольной усмешке, быстро завершая плетение на стенах. Таня поняла, что ее время истекло, и в отчаянии прошептала:

— Девочки, одумайтесь! Какая большая и светлая любовь может быть по принудительному привороту?! Хоть бы кто задумался: а хочется ли другим меняться в угоду вашим желаниям?! Любить вас ни с того ни с сего, заботиться о вас ни с того ни с сего? Где уважение к свободе воли мыслящего существа? Вдруг, у выбранных вами мужчин уже есть возлюбленные или даже жены, ведь их отсутствие нигде не оговорено!

Таня сразу поняла, что напрасно сказала всё это — девочки терпеть не могли нравоучений, в каком бы виде те ни преподносились. Лица их окаменели, выражая негодование по поводу этой попытки «воспитать их» и воззвать к каким-то ненужным «высшим» соображениям.

— Мы тоже собираемся заботиться о своих мужчинах, «ни с того ни с сего», — язвительно ответила Алиса. — И другие женщины не могут любить их так, как мы.

Толстяк закончил колдовать, и квартира Тани погрузилась в темноту. Ее на миг пронзила нестерпимая боль, ее словно вырвали из тела и потащили в непроглядную мглу.

Потом сознание отключилось.

Яркое солнце угадывалось даже сквозь сомкнутые веки: оно рисовало на них радужные круги и пригревало лицо. Таня не спешила открывать глаза, наслаждаясь этим теплом, полным отсутствием в теле болезненных ощущений и давно позабытым чувством безмятежности. Она словно умерла и родилась заново, оставив позади два кошмарных последних года.

«Хорошо бы и впрямь умереть вот так, прямо сейчас, в полном спокойствии», — промелькнула мысль, Таня вздохнула, отвернула голову от солнца и открыла глаза.

Никаких зеленых обоев в золотистую вертикальную полоску, никаких темно-бордовых занавесок на окне, никаких полок с дисками и комнатными цветами она не увидела. Ее взгляд уперся в неструганные доски стены. В щелях между досками проглядывал зеленый луг, залитый солнцем. Обоняние подтвердило демонстрируемую зрением картинку: очень сильно пахло разнотравьем, а еще — собачьей шерстью, деревянными досками, металлом, водой, влажной землёй, мышами, цветами, кустарником. Издалека доносились ароматы готовящейся еды, кажется — мясной каши.

Таня ошеломленно моргнула, повернула голову в другую сторону и увидела металлическую сетку, озаренную солнечными лучами, рисующими на дощатом полу увеличенные ромбики этой загородки. Она лежала ничком, на животе, на полу сарая, три стороны которого были сбиты из горбыля, а четвертая сделана из крупноячеистой сетки. В одной из деревянных стен имелась входная дверца без замка и задвижек с внутренней стороны.

«Какой причудливый сон, — подивилась Таня, закрывая глаза. — Ясно теперь, откуда такое умиротворение, я еще не проснулась».

Она полежала немного, отчетливо ощущая под телом крепкие доски, вдыхая свежий аромат скошенной луговой травы. Рядом зажужжала муха и уселась прямо на Танин нос. Таня рефлекторно дернула головой и… смахнула муху рукой.

Глаза ее потрясенно распахнулись, уставившись в доски пола. Она смогла сознательно и успешно двинуть рукой?!

«Ах да, я же сплю, во сне я могу хоть танцевать, — вздохнула она, печально поникнув головой. — Как бы хотелось никогда не просыпаться…»

В ее сон ворвались новые звуки: послышались тяжелые шаги двух людей. Забренчала металлическая задвижка с той стороны стены, открылась входная дверь. В нос Тани ударили новые запахи — запахи двух людей. Над её головой раздался странно знакомый басистый голос, злобно произнесший:

— Дохлый шурх[2], эта ленивая четвертая стерва, не желающая с постели встать ни при каком раскладе, в самую лучшую сучку заселилась! Что за невезение, а, Клисс?

— Одумается и согласится на приворот, даром не пропадет, — ответил тоже знакомый, сухой и высокий голос.

— Пусть только попробует не одуматься, — прошипел низкий бас.

Таня успела услышать свист рассекаемого воздуха, и на ее бок обрушился болезненный удар: Таню со всей силы пнули ногой.

Она пронзительно взвизгнула и распахнула глаза, успев увидеть перекошенное злобой пухлое лицо знакомого толстяка. Толстяк развернулся и вышел из сарая через дверь, придерживаемую субтильным длиннолицым типом. Дверь захлопнули и задвинули засов с той стороны, но Таню до глубины души взволновал не тот факт, что ее оставили взаперти неизвестно где, а то, что ощущения были слишком насыщенными для сна, и то, что эти ощущения БЫЛИ.

С каких пор она начала столь ярко ощущать прикосновения к своему полумертвому телу? Чувствовать прохладу и неровность досок на полу? Отчетливую интенсивную боль от удара, а не нервного спазма внутри организма? У нее ныла шишка на левой руке и чесалась правая нога в районе бедра, словно от комариного укуса, — с каких пор ее начали вновь беспокоить комариные укусы на ногах?!