Три жизни Томоми Ишикава

В последний раз, когда я сидел в этом кресле, передо мной стояли бутылка белого вина, два бокала и пепельница. Томоми Ишикава сидела напротив, с серьезным видом, опираясь локтями на стол. С тех пор прошло уже много времени. Может быть, целый год.

– Сказать тебе кое-что интересное?

– Давай.

– В Пантеоне…

– Парижском Пантеоне?

– Ну да. Там есть часы. Старые часы, которые давно не работают.

– Ты любишь часы, которые не работают.

Томоми Ишикава посмотрела на свои часики, которые показывали двадцать минут четвертого.

– Да, – согласилась она, – и потому это должна быть грустная история, но она не грустная, а интересная, в чем ты убедишься, мой милый Бен Констэбл.

– Ладно.

– Короче говоря, была одна компания интеллектуалов, вроде как тайное общество.

– Ты шутишь?

– Нет. Слушай дальше. Их штаб находился под землей, в катакомбах. Там они встречались, смотрели авторское кино, пили изысканные дорогие вина и говорили об искусстве, культурном наследии, науке, философии, о том, что Франция катится под откос. У них, наверное, даже проходили концерты с участием выдающихся французских музыкантов, которые исполняли произведения великих французских композиторов, и все такое.

– Откуда ты знаешь?

– Подожди. Я кое-что присочинила, но вообще это реальная история. В общем, была группа представителей элиты, всезнайки, из семей, прославившихся в эпоху Просвещения. И они проникли в парижские катакомбы по тайной лестнице откуда-то с левого берега Сены, скажем из Сорбонны, но это большой секрет, и я не знаю наверняка.

– И при чем тут Пантеон?

– Сейчас скажу.

– Ну хорошо.

– Так вот, однажды они сидели и жаловались на современную архитектуру, в частности на Корбюзье, потом перешли к теме печального состояния национальных памятников, и кто-то упомянул часы в Пантеоне, которые не работали. Остальные, потягивая «шато Лафит-Ротшильд» урожая 1976 года, неодобрительно покачали головой. И их осенила идея – починить часы самим. Незаконным образом. Закон их не волновал, потому что они принадлежали к элите общества и к тому же тайно встречались в своем секретном штабе, глубоко под городом. Такие вещи казались им абсолютно нормальными.

– Угу.

– Поэтому они взяли инструменты, вечером пошли в Пантеон, спрятались в укромном уголке, о котором больше никто не знал, и подождали, пока Пантеон не закроют, а потом поднялись к часам. Несколько месяцев или даже целый год они оставались в здании по ночам и старательно чинили часы, пытаясь вернуть им первоначальный блеск.

– Что, правда?

– Да.

– Круто.

– Закончив работу, они решили написать письмо директору Пантеона, объявить, что часы в порядке, и оставить инструкции, как с ними обращаться – заводить и все такое, но дирекция отнюдь не порадовалась, а сильно разозлилась из-за того, что какие-то воинственные часовщики вломились в Пантеон, обосновались там на целый год и совершили акт исключительного вандализма, оставшись незамеченными. Поэтому, дабы избежать скандала, директор решил сломать часы – чтобы никто никогда не догадался. Но подпольные часовщики пришли и завели их сами, и на следующий день часы стали бить впервые за много лет, и так все узнали, что случилось. А директора уволили.

– Надо же, – сказал я, и мне стало жаль директора. – Когда это было, в шестидесятые?

– Нет, совсем недавно, на прошлой неделе, кажется. Я читала в газете.

– Что, даже про вино урожая 1976 года?

– Это я добавила для пущего эффекта. Но, казалось бы, ты сам мог догадаться, что это случилось не в шестидесятые.

– И в чем смысл?

– В том, что они круты, и нам тоже следовало бы вступить в такое общество. Нужно спуститься под землю и выяснить, где они встречаются.

– Они нас не примут. Мы не интеллектуалы.

– Говори за себя.

– Ладно, я не интеллектуал.

– Возможно, мы привнесем то, чего им не хватает.

– Например?

– Веселье.

– Сомневаюсь, что они хотят веселиться. И потом, мне сегодня самому невесело.

– Ну, Бен Констэбл, это же идеальное стечение обстоятельств. Они не желают веселиться, и тебе как раз невесело. Я не сомневаюсь, что нас примут.