Три жизни Томоми Ишикава

Курить вдруг захотелось так отчаянно, что я чуть не заплакал. Стояла тишина. И сколько времени я тут проторчу? Тогда я сделал то, что никогда не следует делать человеку, который вынужден ждать, – я начал считать. Раз, два, три, четыре… провожая каждую минувшую секунду и притворяясь спокойным. «Просто подожди, – твердил я себе. – Она сейчас придет». Тысяча – это шестнадцать минут и сорок секунд.

– Бабочка, не забудь, что я здесь. Я хочу есть, пить, курить, и в туалет тоже, мне холодно. Я некоторое время потерплю, но недолго, и, наверное, ты не порадуешься, если я тут умру. Приходи и давай еще поболтаем. Прости, что я создавал проблемы и заставлял тебя говорить о событиях, которые ты не желала вспоминать. Мы можем поговорить о чем-нибудь другом, если угодно.

Тысяча один, тысяча два, тысяча три, тысяча четыре… Мне нужна была какая-то стратегия, чтобы не сойти с ума, и я боялся, что скоро полезу на стенку. Я провел в темноте полчаса и перестал доверять собственному сознанию. Тогда я лег и перестал считать. А потом услышал, как открылась дверь, через которую мы вошли. Затем она захлопнулась, и шум разлетелся во мраке по каменным туннелям. Томоми Ишикава ушла.

На счете четыре тысячи шестьсот двадцать два я услышал, как она отпирает дверь. Она вошла неуклюже, что-то неся. Я ждал. Бабочка ходила по комнате. Потом из соседнего помещения донесся ее голос:

– Мне нужно было выйти и кое-что принести. Я, честно говоря, не ждала гостей.

Я не ответил, и она продолжала возиться. Через пару минут луч фонарика пробился сквозь решетку, осветив мою камеру.

– Бен?

– Что? – шепотом спросил я.

– Послушай, тебе не понравится, но я правда не знаю, как еще это сделать.

– Что сделать?

– Подойди к решетке и посмотри. У меня пистолет.

Я прижался лицом к прутьям и увидел, что она сидит и улыбается, помахивая пистолетом. Откуда Бабочка его взяла?

– Отойди от решетки и встань в углу, подняв руки. Лицом к стене.

– Господи, Бабочка!

– Я всего лишь на секундочку отопру решетку. Но ты больше и сильнее. Я не хочу, чтобы ты меня скрутил, и стрелять тоже не хочу, поэтому делай то, что я говорю. Слышишь?

Я встал в угол и поднял руки. Я услышал, как Бабочка повернула ключ в замке, и дверь отворилась. Она что-то поставила на пол, решетка закрылась, и замок щелкнул.

– Так, теперь можешь двигаться.

На полу стояло ведерко с крышкой, а внутри лежали рулон туалетной бумаги, одеяло и моя сумка. Томоми Ишикава отошла от решетки и прислонилась к противоположной стене.

– Сигареты в сумке, – сказала она.

Не знаю, откуда в такие минуты берется спокойствие (не то чтобы я часто попадал в подобные переделки), но человек словно смиряется с тем, что он ни над чем не властен, и тогда все становится хорошо – стоит лишь отказаться от идеи, будто ты в состоянии что-то изменить. Было приятно, что в камере светло и что Бабочка рядом.

– Ты сошла с ума, Бабочка, правда? – спросил я. – Нельзя просто взять и посадить человека под замок. Это первый признак серьезной и опасной мании.

– Я хочу выиграть время. Надо подумать, каким образом нам обоим выпутаться.

– Легче легкого. Ты сейчас опустишь пушку, отопрешь решетку, мы выйдем наверх, найдем уютное кафе и выпьем кофе. Ничего не произойдет. Это будет просто история, как другие твои истории, с той разницей, что на сей раз никто не умрет.

– Ты думаешь, что всему есть объяснение, да? Что в конце концов все станет ясно, и мы весело посмеемся, и жизнь изменится к лучшему?

– Хотел бы я знать, что ты творишь, но, честно говоря, уже давно понял, что объяснения меня не удовлетворят. И когда я задумываюсь всерьез, то вижу, что совсем необязательно что-либо понимать, чтобы жить дальше. Мы сами выбираем точку отсчета. Нам не нужны ответы.

– Да, это было бы прекрасно, если бы ты на самом деле сохранял спокойствие. Но ты все время ломаешь голову и пытаешься понять, что правда, а что нет. Когда я тебе лгу, ты веришь, а когда рассказываю то, что случилось на самом деле, ты думаешь, что это вранье. Ты заранее убежден, что мои записи – выдумки. Так?

– Я… – я запнулся, потому что готовые ответы не работали.

– Ты действительно так думаешь? – повторила вопрос Бабочка.

Я правда считал, что ее истории вымышлены. Бывали приступы сомнения, но в целом я знал, что это выдумка. Но когда Бабочка заперла меня в комнате под землей, я всерьез был готов бороться за свою жизнь. Где логика? Умный юрист за считаные секунды разбил бы меня наголову. Во что же я верил на самом деле?

– Я сам не знаю, что думать, Бабочка. Я сомневаюсь, что написанное тобой – стопроцентная правда, а значит, не исключаю, что это может быть и вымыслом. Я не представляю, чтобы ты на самом деле кого-то убила. По-моему, ты просто фантазируешь – придумываешь ситуации, где главной становится маленькая девочка, которая вправе решить, кто и когда умрет. Приятно, что ты обретаешь контроль над жизнью, которую тебе навязали. Но я сомневаюсь, что ты действительно убийца, и не понимаю, зачем заперла меня в этой темнице.