Три зимовки во льдах Арктики

Буйницкий вызвался мне сопутствовать, и мы в час ночи спустились по трапу. Ветер немного утих. Мороз также несколько ослабел - было около 20 градусов ниже нуля. Среди вечных льдов, под темно-синим небом полярной ночи, огромное черное озеро, лежавшее рядом с кораблем, выглядело как-то дико и неестественно. На воде быстро образовывался молодой лед, но значительные пространства полыньи все еще оставались открытыми. По черным волнам плыли с севера на юг, медленно покачиваясь, обломки льда, похожие на каких-то сказочных лебедей, залетевших в это мертвое царство.

Как мы ни напрягали зрение, нам не удавалось разглядеть противоположную кромку разводья, хотя видимость заметно улучшалась.

Целый час бродил я с Буйницким вдоль кромки разводья. Оно уходило далеко-далеко на юг, и на всем протяжении его ширина казалась все такой же беспредельной. Никаких выступов, никаких бухточек, никаких перпендикулярных разводьев, куда бы мог спрятаться «Седов», - льды, словно ножом, были разрублены на две части, причем все, что находилось к западу от этого разрыва, куда-то исчезло.

Когда мы уже возвращались на корабль, я заметил, что молодой лед, образовавшийся вдоль кромки, медленно и бесшумно отходит на чистую воду. Это был верный признак того, что разводье продолжало расширяться. Признаться, становилось немного жутковато: было трудно постигнуть, куда девается весь лед, что сулит нам это необъяснимое явление. Никогда еще я не наблюдал такого быстрого образования гигантских полыней.

Вернувшись в кают-компанию, мы уселись пить чай, выжидая, что произойдет дальше. В 2 часа 50 минут неожиданно раздался глухой удар, и висячая лампа дрогнула и качнулась.

Мы выбежали на палубу. Там уже толпились люди. Они оживленно перекликались, показывая руками куда-то на север.

- Плывет, плывет! - закричал Буторин.

И мы отчетливо увидели, как на чистую воду выплыла огромная льдина длиною около 200 метров и шириной метров в пятьдесят, только что оторвавшаяся от кромки матерого льда метрах в семидесяти от судна к северу. Льдина медленно-медленно поплыла на юг, похожая на большой корабль.

К утру 27 декабря ветер утих совсем. Поземок прекратился. Видимость улучшилась. Благодаря яркому лунному освещению нам удалось более или менее точно определить ледовую обстановку. В вахтенном журнале она была описана так:

«От румба StW до WSW льда не видно. Oт WSW до NtO видна кромка старого льда в расстоянии около одной мили от судна. От NtO через О до StW - старый лед, в котором на расстоянии около мили от судна на S проходит разводье в направлении О - W. Над водою местами сильные испарения. В молодом льду - разрывы. Много плавающих льдин, оторвавшихся от старого льда, различных размеров».

Я сообщил эти сведения М. П. Белоусову. Командование экспедиции приняло решение: не дожидаясь, пока «Сталинград», который вез уголь нам и ледоколу, подойдет к кромке льда, самим сходить в Баренцбург и погрузить уголь и воду. Это ускорило бы подготовку ледокола ко второму этапу операций. И флагманский корабль повернул на юг.

Тем временем мы продолжали подготовку корабля к выходу из дрейфа. Следовало немедленно все приготовить к поднятию паров, - в случае, если бы льды разредились еще больше, «Седов» мог бы самостоятельно пробиваться навстречу «И. Сталину».

* * *

Самой трудной задачей было - добыть воду для питания котлов, Трофимов, Токарев, Шарыпов и Недзвецкий упорно искали снежницы. Вблизи судна, где толщина спрессованного сжатиями льда достигала 5 метров, они рассчитывали обнаружить такие снежницы, которые еще не промерзли до дна. Выдолбив глубокие лунки, механики пускали в ход 2,5-метровый бур. И хотя бур целиком уходил в лед, нам так и не удавалось добраться ни до пресной, ни до соленой воды.

Пока мы искали снежницы, часть команды занималась очисткой от льда руля и винта, - надо было освободить их от ледяного панциря, чтобы в нужную минуту пустить в ход машину для маневрирования во льдах. Расчистив вокруг кормы глубокие лунки, Буторин, Мегер, Гетман, Соболевский и Бекасов подрывали лед аммоналом и сплавляли его в разводье по каналу. К вечеру работу пришлось приостановить: из майны всплывало все больше и больше битого льда, а сплавлять его в разводье уже не удавалось, так как лед смерзался.

Когда поиски снежниц окончились безрезультатно, решили пробить лед у самого борта судна, чтобы открыть доступ к соленой воде через кингстон, а, пока что накачать вспомогательный котел; брандспойтом, опустив шланг в майну, служившую нам для гидрологических работ. Это был довольно рискованный эксперимент: на двадцатиградусном морозе шланги могли быстро замерзнуть. Но другого выхода у нас не было: пары во вспомогательном котле надо было поднимать возможно скорее, чтобы на случай сжатия обеспечить себя мощными паровыми водоотливными средствами. Расчистка же кингстона должна была отнять очень много времени.