Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

На папирусе с изображением Посмертного суда ибисоглавый Тот[61]

стоит рядом с шакалоглавым Анубисом. В гностической традиции мы снова встречаем миксантропические облики египетских богов в трансформированном виде. В «Pistis Sophia» (III в.) описываются «судные места» загробного мира. В каждом таком «месте» имеется свой Архонт. Первый Архонт имеет «крокодилье лицо»[62]

, второй — кошачье[63]

. «Архонт, пребывающий в третьем помещении, его подлинное лицо есть собачье лицо, этот, который называется в их месте Архарох» (с. 148).

Анубис был также богом бальзамирования. В результате магической процедуры, когда Анубис накладывал руки на мумию, душа умершего достигала состояния просветления

и духовного блаженства. Есть многочисленные папирусы с изображением этого сакрального ритуала (в том числе и в Новом музее). Во время бальзамирования Анубис извлекал сердце умершего для того, чтобы затем взвесить его на «весах правды».

Не входя в малодоступные дебри древнеегипетской мифологии, все же нельзя при созерцании образов «Книги мертвых»[64] избежать вопроса: что же в таком случае символизирует кинокефальность столь великого божества? Если вне мифологического контекста представить себе, что какой-нибудь современный художник, следуя только своей фантазии, изобразит человека с собачьей или шакальей головой, то вряд ли такая картина пробудит чувство трансцендентности, сопровождаемое трепетом и благоговейным страхом, тогда как изображения Анубиса не оставляют сомнения, что перед нами сочетание несочетаемых элементов, вызывающее нуминозное ощущение присутствия существа иного мира, чем наш земной. Но принцип, согласно которому действовали метафизические синтетисты в Древнем Египте, остается неведомым не только людям нашего времени, он также приводил в смущенное недоумение уже греков эллинистического периода. О некоторых из них сообщает Плутарх в своем сочинении «Об Осирисе и Исиде». Противоречивость интерпретации кинокефального образа Анубиса не удивительна. Сам Плутарх намекает на то, что подлинный смысл изображений этого божества доступен только посвященным: «почитатели Анубиса имеют некое тайное знание». Тайное остается тайным, так сказать, по определению, поэтому наряду с эзотерическим знанием имели место и попытки экзотерической интерпретации. Плутарх, судя по всему, относился к ним довольно скептически, хотя и не отвергал их полностью. Чувствуется, что кинокефальность Анубиса представлялась ему трудно изъяснимой вне мистериального контекста. С долей понятного скептицизма он пишет об астрономической гипотезе. Метод такого истолкования мифов, сводящий их к природным и историческим реальностям, был уже известен в классический период и подвергся критике Платоном (о чем несколько ниже). Для него мифы свидетельствуют прежде всего о сверхчувственных, тео-и-космогонических существах и событиях и никоим образом не сводимы к земным фактам.

Плутарх сообщает об астрономической подоплеке кинокефальности Анубиса. Это божество рассматривалось некоторыми античными экзегетами в контексте мифа, представляющего собой «иносказание о затмениях». «Лунное затмение происходит, когда полная луна занимает положение против солнца и из-за этого попадает в тень земли, как, по рассказам, Осирис — в гроб. Затем в свою очередь луна закрывает и затемняет солнце на тридцатый день месяца, но не губит его совсем, как Исида не губит Тифона. И когда Нефтида родила Анубиса, Исида приняла его как своего ребенка; ибо Нефтида — это то, что под землей и невидимо, а Исида — то, что под землей и зримо». Данная интерпретация является уникальной и не имеет подтверждений кроме данного сочинения Плутарха. Весьма примечательно указание на роль Исиды, принявшей к себе Анубиса. В древнеегипетской мифологии этот кинокефальный бог считался сыном Нефдиты от Осириса. Нефдита — жена Сета, противника Осириса[65]. Она побудила Осириса к любовному соитию, обманно приняв облик своей сестры Исиды, затем, испугавшись неизбежной в таких случаях мести со стороны своего законного супруга, она закинула новорожденного Анубиса в тростниковые прибрежные заросли, где несчастный собакоголовый младенец был обнаружен Исидой, принявшей его на воспитание. Плутарх так повествует об этом событии: «Ребенок был найден с большим трудом и с помощью собак, которые вели Исиду; она вскормила его, и он, названный Анубисом, стал ее защитником и спутником, и говорят, что он сторожит богов, как собаки — людей». Данный рассказ косвенным образом проливает свет на мотивы, побуждавшие древнеегипетских синтетистов сочетать несочетаемое в облике Анубиса, хотя этим, безусловно, не исчерпывается суть дела. Не менее важно то обстоятельство, что миф (в изложении Плутарха) явно указывает на метафизический (вневременной) архетип, проекции которого мы находим в различных культурах древности. Сейчас не буду на этом подробно останавливаться, хотя хочу кратко упомянуть наиболее значительные вариации этого архетипа.