Не случайно, квинтэссенцию апофатики составляет содержание самой краткой последней главки «Мистической теологии»,
Здесь Ареопагит называет Бога «Причиной всего умственного» (кстати, замечу, что он вообще не часто употребляет само имя «Бог», но использует чаще что-то из арсенала катафатических имен), о которой с пафосом заключает: «Далее восходя (ото всего множества символов, образов, имен. —
Итог гносеологической символике Дионисия Ареопагита, ее глубинному смыслу как возводительному механизму к высшему познанию Бога можно еще подтвердить прекрасными и точными словами из «Божественных имен»:
«Бог познается во всем и вне всего, познается ведением и неведением. С одной стороны, ему свойственно мышление, разум, знание, осязание, чувствование, мнение, воображение, именование и все тому подобное; с другой же стороны, Бог не постигается, не именуется, не сказуется и не является чем-либо из того, что существует, и не познается ни в чем, что обладает существованием. Он, будучи всем во всем и ничем в чем-либо, всеми познается из всего и никем из чего-либо. <…> Однако же наиболее божественное познание Бога мы обретаем, познавая Его неведением в превосходящем разум единении, когда наш ум, отрешившись от всего существующего и затем оставив самого себя, соединяется с пресветлыми лучами и оттуда осиявается неизведанной бездной Премудрости».
Еще один, хорошо известный Вл. Вл. уровень ареопагитовской символики, — символика сакрально-литургическая. Ей в основном посвящен трактат «О церковной иерархии» и, возможно, недошедшее до нас сочинение «Об умственно и чувственно постигаемом», на которое ссылается сам Ареопагит, начиная рассмотрение символического значения таинства крещения, где он сообщает, что в нем (трактате) «ясно показано… что чувственно воспринимаемое является священным отображением ноэтического». При рассмотрении символики церковных таинств автор «Ареопагитик» руководствуется, как он сам утверждает, знаниями, полученными путем «священного восхождения» к иератическим началам в результате «священного посвящения» в них, что дало ему возможность постичь, «отпечатками» каких характерных особенностей высшего мира они являются и «чего неявного образами». Его символической экзегезе способствует и «предание о символах» (he ton symbolon paradosis), т. е. опыт символико-аллегорического понимания тех или иных священных таинств и церковных образов предшествующих ему святоотеческих экзегетов.
Опираясь на это предание, Дионисий начинает свой трактат ключевой фразой, которой во многом разъясняется характерная особенность церковно-мистериальной, или литургической, символики. Цель церковной иерархии определяется здесь следующим образом: «Что наша иерархия… есть осуществление боговдохновенного, божественного и боготворящего (theourgikes) знания, действия и совершенства, нам надлежит показать из премирных и священнейших Речений, тем, кто иерархическими мистериями и преданиями усовершенствован в священном тайноводстве».