Трибунал для Иисуса. Особое мнение российского судьи

Однако толпа продолжала настаивать: «распни, распни Его!».

Д. Флуссер акцентирует в этой связи наше внимание на одном обстоятельстве, на которое часто не обращают внимание: «По Иоанну (19:6), этот выкрик прозвучал вначале из уст первосвященников и их приспешников».

После этого кто-то из числа священнослужителей, управлявших толпой, заявил:

— Мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим.

А. И. Лопухин отмечал: «…Тогда враги Христа указывают Пилату новое основание, по какому они требуют осуждения Христа на смерть: Он сделал, т. е. назвал Себя Сыном Божиим. Этим иудеи хотели сказать, что Христос в беседах с ними приписывал Себе равенство с Богом, а это было преступлением, за которое в законе Моисеевом полагалась смертная казнь (это было хулою или унижением Бога, Лев. 24:16)».[250]

А. Гумеров полагал, что эти слова были произнесены иудеями в злобной уверенности и осознании того, что они обретают над Пилатом полную власть. На самом деле, как уже сказано, со стороны иудеев это был шаг назад, некое позиционное отступление. В то же время, анализируя Евангелие от Иоанна, А. Гумеров приводит интересную психологическую картину, знаменующую кульминацию пилатова суда, которая, по его мнению, дает возможность увидеть «усиливающийся болезненный конфликт в душе римского судьи: чем больше первосвященники и старейшины, поддержанные возбужденным народом, обретали власть над ним, тем очевидней становилась для него невиновность таинственного Узника». А. Гумеров писал о Пилате: «Он уже не спрашивает: „что Ты сделал?“ (Ин. 18:35), а интересуется: „откуда Ты?“ (Ин. 19:9). Вопрос этот не был процессуально-протокольным. Игемон хорошо знал, что Иисус из Галилеи. Можно быть уверенным, что и другие необходимые сведения, предусмотренные римским судопроизводством, он уже имел. Вопрос „откуда Ты?“ Пилат задал после услышанных от иудеев слов: „сделал Себя Сыном Божиим“. Евангелист прибавляет: „Пилат, услышав это слово, больше убоялся“ (Ин. 19:8)»[251].

В этот момент, как полагал А. П. Лопухин. Пилат интуитивно почувствовал, что не в его власти распоряжаться судьбой Иисуса. Услышал он в Его словах и напоминание о том, что римский наместник, как блюститель справедливости, изменяет своему призванию. Поэтому, несмотря на раздражение и распиравшее Пилата чувство оскорбленного самолюбия, он, казалось. окончательно отбросил в сторону все сомнения и «искал отпустить Его» (Ин. 19:12).

Епископ Кассиан отмечал: «Римляне были суеверны, и в сознании Пилата должна была мелькнуть мысль: а что если Иисус, действительно. Сын Божий? Он укрепляется в своем желании отпустить Его. Дело первосвященников кажется проигранным. Пилат твердо стоит на своем. Тогда они пускают в действие последний аргумент».

Аргумент этот известен — прямая угроза донести на Пилата Тиберию.

Последний аргумент иудеев и официальное объявление приговора Пилатом

Иоанн описал этот эпизод подробно (Ин. 19:12–16). Принято считать, что слова Пилата «се, Царь ваш» и его вопрос «Царя ли вашего распну?» являются его последней бесплодной попыткой повлиять на ход событий. Он уже понял, что проиграл это сражение, но по инерции тщетно пытался убедить иудеев в том, что Иисус, если и Царь, то Царь в религиозном смысле, а не тот. который претендует на реальный трон. Кажется, что ответное заявление первосвященников — «нет у нас царя, кроме кесаря» — действительно не оставляло Пилату никакого выбора. А в их словах — «если отпустишь Его. ты не друг кесарю» — прямо прозвучало обвинение в его собственный адрес. Это можно было истолковать как намерение совершить измену императору. Прозвучало оно в тот самый момент, когда Пилат окончательно утвердился в невиновности Иисуса. И с учетом складывавшейся политической ситуации представляло для него опасность.

Большинство исследователей и богословов полагают, что Пилат, ставивший, по словам И. Херсонского, свою выгоду выше нравственности, после этого сломался окончательно. Возмущение толпы пересилило его ослабевшую волю. В другое время и при других обстоятельствах Пилат никогда бы не пошел на этот шаг. Но в те дни он явственно ощутил, что кресло под ним серьезно зашаталось.