Тридевять земель

Самыми изобретательными оказались рядовые протестанты, которые притащили плакаты собственного изготовления. Над толпой витали белые воздушные шарики с надписями: «Меня надули» и «Перевыборы». Активные граждане раздавали белые ленточки, с надписями и без. Обращал на себя внимание седовласый господин, державший плакат с грозным девизом: "В борьбе обретёшь ты право своё". Над толпой летал большой надувной белый шар, но студёный ветер беспрестанно шевелил его, и с того места, где стояли Михаил с Ваней и его другом Андреем, прочитать, что там написано, никак не получалось. Разноцветные стяги реяли над толпой в большом числе, но флаги официальных оппозиционных партий блистательно отсутствовали: символики ЛДПР, «Справедливой России» видно не было. Попадались коммунисты, но только рядовые, не представлявшие своего партийного начальства, уютно рассевшегося в думские кресла. Поскольку накануне в телевизионной передаче премьер-министр назвал недовольных граждан контрацептивами, то известный музыкальный критик, которому доверили открывать митинг, предстал перед публикой, наряженный контрацептивом. Если поступок премьера, как и всегда, отдавал плебейством, то от второго несло балаганом. Михаил с мрачным недоумением смотрел на немолодого уже критика, срывавшего овации непритязательной части собравшихся. К счастью, контрацептив отстрелялся быстро, и слово взял поэт, который охотно последовал скабрезной стезёй и провозгласил, что "история поставила на нас и положила на них". Сменивший его чемпион мира по шахматам говорил резко, быстро, умно, заявил, что категорически не верит власти и её обещаниям реформ, и возникла надежда, что своей деловой речью ему удалось прекратить разгул карнавальной культуры. "В следующем году, – оптимистично заключил чемпион, – я не сомневаюсь, мы сумеем добиться нормального политического климата, когда после русской зимы придёт настоящая весна – весна политическая". Но когда на сцене появилась дочь первого мэра Санкт-Петербурга, стало ясно, что "они" в очередной раз "положили" на всех.

– Я Ксения Собчак, и мне есть, что терять, – закричала телеведущая, точно рванула на груди рубаху, но дальнейшие её слова потонули в свисте и возмущённом гомоне. Михаил смотрел на неё с каким-то горестным изумлением. Он просто не мог взять в толк, как ей, крестнице того самого человека, которого десятки тысяч людей дружно называют вором и подлецом, пришло в голову появиться здесь. Он дивился её наглости и в то же время искренне отдавал дань её выдержке, ибо для того, чтобы оставаться перед глазами ненавидящей тебя толпы хоть сколько-нибудь продолжительное время, требуется недюжинное присутствие духа.

Крестницу освистывали с редким единодушием. Впрочем, скоро выяснилось, что далеко не все разделяют эти чувства. Какая-то очень дорого и модно одетая пара остановилась возле Михаила, и мужчина вежливо поинтересовался:

– Скажите, пожалуйста, почему вы свистите?

Михаил хотел ответить внятно, однако так замёрз, настолько язык не слушался его, что он издал только несколько нечленораздельных звуков, и, наконец, отчаявшись что-либо объяснить, просто махнул рукой. Девушка в шиншилле брезгливо поморщилась.

– Пойдём, – потянула она за рукав своего друга, и Михаил смог ещё услышать, как она сказала: – Ты что, не видишь? Это гопник.

Если бы Михаил признался, что ел на завтрак овсяную кашу, а не рукколу, то она вцепилась бы ему в волосы.

Когда на сцене появился бывший министр финансов, какой-то сильно окоченевший, но всё ещё сохранивший остроумие парень, стоявший рядом с Михаилом, удивлённо сказал сам себе:

– О, глядишь, скоро и Крабэ подтянется.

Ожидались ещё несколько ораторов, но толпа уже редела. Ваня с другом тоже собрались уходить и потянули Михаила с собой. Откровенно говоря, он был рад этому, потому что мороз пробрал его до костей, а слушать новые исповеди грешников больше желания не было.

* * *

С проспекта, носившего имя великого правозащитника, выбирались по Орликову переулку. Неубранные улицы, ухабы, груды соли, наваленные без всякого плана, намекали на то, что дворники обратили междуцарствие в свою пользу. Хотелось оказаться в тепле, но куда бы они ни совались, все места были заняты продрогшими демонстрантами, и так обстояло дело на всём протяжении Мясницкой. В дверях некоторых ресторанов и кафе уже стояли даже специальные сотрудники, выставленные сообразительными администраторами, в чью задачу входило заранее предупреждать желающих зайти об отсутствии мест. Но это, в конце концов, становилось даже весело.

Только минут через пятнадцать удалось занять столик в ирландском баре. Сюда ещё не докатилась волна расходящихся оппозиционеров, и бар жил вполне обычной жизнью: кто-то сидел перед чашечкой кофе, уткнувшись в планшетник, компания молодёжи отмечала чей-то день рождения.