Тридцать девять ступенек. Маска Димитриоса

— Минуточку, — перебил его Латимер, — что это значит — «работать вместе»? Вы начали продавать наркотики?

— Нет, мистер Латимер, — сказал мистер Питерс, волнуясь и нахмурив брови, — мы этим тогда еще не занимались, — Видимо, волнение было так велико, что он перешел на французский. — Раз уж вы так настаиваете, то я, конечно, расскажу вам, чем мы занимались. Только ведь человеку из другой среды трудно понять такие вещи. Они вас сразу отталкивают, потому что ваш личный опыт совсем другого рода.

— Неужели? — спросил Латимер, стараясь съязвить.

— Видите ли, мистер Латимер, мне как-то попалась в руки одна из ваших книг, и я ее прочел. Впечатление она произвела ужасное. Я был буквально взбешен созданной вами атмосферой нетерпимости, всевозможных предрассудков и строгих моральных принципов, проводимых в жизнь с холодной жестокостью.

— Понятно.

— Лично я, — продолжал мистер Питерс, — за смертную казнь. Вы же, мне кажется, против. Вас, конечно, шокирует практическая сторона. Но ведь она следствие варварской жестокости, которая, кстати, видна и в вашем романе. С каким жалким злорадством вы преследуете там этого несчастного убийцу! Мне это показалось отвратительным. Вы мне напомнили сентиментального юнца, провожающего на кладбище свою богатую тетушку: в глазах у него стоят слезы, а сердце поет от радости. Вам, конечно, известно, что испанцам непонятно, почему англичане и американцы так выступают против боя быков. Этим простакам не приходит в голову, что надо было обязательно подвести под это дело моральные и юридические основания и сделать вид, что они очень сожалеют об этом. Я прошу вас правильно понять меня, мистер Латимер. Я не вашего морального осуждения боюсь, я боюсь — глубоко и искренне, поверьте, — вас шокировать.

— Но ведь вы так пока и не сказали, в чем было дело, — сказал Латимер, явно раздражаясь.

— Да, да, конечно. Прошу прощения, но мне показалось, что ваш интерес к Димитриосу во многом связан с тем, что он вас глубоко шокирует, не так ли?

Латимер задумался.

— Возможно, вы правы. Но, несмотря на это, я пытаюсь понять, объяснить, откуда берутся такие, как он. Я не верю в изощренного, точно дьявол, бесчеловечного убийцу-профессионала, о котором кричат все детективные книжки. Однако все, что я знаю о Димитриосе, говорит мне: он действовал жестоко и бесчеловечно не один или два раза, а постоянно.

— Нет ничего бесчеловечного в стремлении к деньгам и власти, не так ли? Все мы тщеславны, а тщеславие лучше всего могут удовлетворить власть и деньги. Что касается Димитриоса, то его тщеславие мне сразу же бросилось в глаза. Оно было таким основательным, таким бескомпромиссным, таким непохожим на павлинье тщеславие обыкновенных людей, что он мне сразу показался опасным. И все-таки, мистер Латимер, будем разумными людьми и останемся, так сказать, на почве фактов! Ведь разница между Димитриосом и добившимся успеха, уважаемым бизнесменом не так уж велика: разница только в методах — в первом случае они незаконны, во втором случае находятся в рамках закона. Но в том и в другом случае дело ведется с одинаковой жестокостью.

— Какая чушь!

— Вне всякого сомнения. Прошу только заметить, что у меня не было неприличного желания защищать Димитриоса, да он, я уверен, никогда и не испытывал потребности в защите, потому что, несмотря на весь свой лоск и сноровку, был совершенно необразованным человеком и не имел ни малейшего понятия о принципах морали. Ну вот наконец и кофе готов.

Он молча разлил кофе в чашки и, поднеся свою к губам, вдохнул аромат. Потом поставил чашку на стол.

— Димитриос занимался в то время тем, что принято у вас, мистер Латимер, называть поставкой белых рабынь. Прошу обратить внимание на прилагательное «белые» и на существительное «поставка», которое весьма знаменательно, так как за ним скрываются отвратительные вещи. Давно прошли дни работорговли, но замечательно, что большинство этих рабынь цветные. Какая-нибудь негритянская девушка из Дакара или молоденькая китаянка из Харбина, хотя, конечно, среди них может оказаться и какая-нибудь нищая девчонка из Бухареста, — разумеется, конец у всех один. Комитет Лиги Наций, занимавшийся этим вопросом, очень разумно поступил, отклонив это сочетание слов, и назвал то, чем занимался Димитриос, «торговлей женщинами».