Тридцать дней тьмы

– Поверь, если б я мог, я бы сам увез тебя подальше от нашей деревни, но ты выглядывала в окно? Все дороги перекрыты. Мы никому не советуем выезжать.

Черт, как же глупо! А она-то надеялась, что работа снегоуборочной техники в сочетании с мощным внедорожником в кратчайшие сроки доставят ее в Рейкьявик в целости и сохранности. Ханна подошла к входной двери и открыла ее. Снежный заряд стеганул ей в лицо. Она чувствовала себя окончательно выбитой из колеи.

– Алло!

На другом конце линии по-прежнему оставался Виктор. Ханна снова прикрыла дверь, привалилась к ней спиной и стала медленно сползать вниз, пока не очутилась на полу. Из этого положения она равнодушно созерцала собственную верхнюю одежду и обувь, воспользоваться которыми ей, по-видимому, в ближайшее время будет не суждено. Ее хорошие кожаные перчатки, обычно лежавшие на комоде, теперь валялись на полу. Зажав телефон между плечом и ухом, она неловко подползла к ним, подняла и с полнейшим безразличием разложила на загипсованной руке, попутно пытаясь вернуться в реальность.

– Как ты думаешь, сколько времени пройдет, прежде чем дороги снова откроют? Неделя? Сколько обычно длится снежная буря?

– Трудно сказать, но, скорее всего, не так долго. Правда, раньше в это время никогда не выпадало так много снега.

Ханна кивнула, как будто Виктор мог это услышать. Она не знала, почему до сих пор не нажимает на «отбой». Или почему Виктор сам не сделает это. После истории с Маргрет, со всем этим делом.

– Извини, что вмешиваюсь, но… Надеюсь, вы благополучно перевезли тело Гисли. И ты… И тебе удалось хоть немного отдохнуть после того, как все закончилось.

Ханне казалось, он должен был понять: говоря «все закончилось», она имела в виду также и их отношения с Маргрет. Ответ Виктора прозвучал сухо, но не зло.

– Он в морге, но я бы не сказал, что я отдыхаю… Многое еще предстоит сделать. Оформить все бумаги, закрыть дело.

– Думаю, из Рейкьявика помощи так и не последовало?

– Они тоже приостановили свое участие по причине погодных условий.

– Ну да, конечно.

Ханна подумала: как же одиноко, должно быть, чувствует себя Виктор! Со всем этим. Может, именно потому он и не прекращает их беседу. Тем не менее она никак не могла придумать, о чем бы еще его спросить, и уже готова была прервать разговор, как вдруг ей в голову пришла одна мысль. Разглядывая свои перчатки, она взяла здоровой рукой одну из них – левую. И внезапно та тревога, которая охватила ее при виде трупа Гисли, обрела вполне конкретный пугающий смысл. Голос ее дрожал, когда она едва ли не прошептала в телефон:

– Виктор, мне не хотелось бы это говорить, но я считаю, что Гисли не покончил с собой.

– Что ты имеешь в виду?

– Ведь у него было перерезано левое запястье, не так ли?

– Да…

– Однако я сама видела, как Гисли открывал пиво и закрывал окно левой рукой. Поверь мне, праворукие так не поступают.

– Иными словами, ты хочешь сказать, что он был левша?

– Да. И было бы лишено всякого смысла, что он, решившись на такое, стал бы действовать правой рукой.

– Но ведь ты же сама видела: нож лежал в его правой руке.

– Значит, его туда вложили.

На мгновение наступила тишина.

– Это подтверждает мои собственные подозрения.

– О чем?

Ханна и сама уже догадалась, каков будет ответ. Однако от слов Виктора по коже у нее забегали мурашки.

– Что Гисли убили.

47