Тридцать ночей (ЛП)

Когда мы приехали к нему домой, я выбралась из машины, ощущая присутствие Айдена позади меня. Близко, слишком близко. Он скользнул рукой по электронному экрану, и двери открылись. Я промаршировала через них, пересекла гостиную комнату, заметив стопы наших книг из "Пауэлса" — отголоски счастливого времени — которые всё ещё лежали на обеденном столе. Его шаги эхом вторили моей поступи. На пороге спальни я притормозила. Его шаги также остановились. Тепло от его тела отражалось на тыльной стороне моей шеи, и моя решительность дрогнула. Поэтому я захлопнула перед ним дверь. Звука удаляющихся по коридору шагов не послышалось. Сняв пиджак Бенсона, я разделась и повесила на шезлонг то, что осталось от маминого платья, скинула туфли. Следы от ударов уже начали спадать. Я натянула на себя футболку с принтом периодической таблицы и забралась в кровать.

На его прикроватном столике стояла рамка, которую я ему подарила. Планировал ли он спать сегодня здесь? Я прогнала прочь все до единой слезинки, выключила боковую лампу и повернулась на бок. Впервые со времени, как мы увидели друг друга, я была признательна одиночеству.

Глава 40

Единственная надежда

Я резко проснулась, испытывая чувство тревоги. Утренний яркий свет струился меж прядей моих волос, запутываясь в моих ресницах. Я моргнула раз, потом ещё раз. Я обнимала подушку Айдена, стиснув её руками и ногами. Моментально я вспомнила события прошлой ночи, и моё тело согнулось пополам. Мои пальцы прижали подушку к груди, но все мои чувства пытались заблокировать слова Айдена, которые эхом отражались в моих ушах. Мексиканская граница... отпущу тебя... Водород, 1,008. Гелий, 4.003. Литий, 6.94. Его слова затихли, сменившись на первые чириканья неперелётных лазурных птичек. А затем я увидела его.

— Ох! — выдохнула я, подушка шлёпнулась на кровать.

Айден сидел в кресле, в углу комнаты, одна нога расположилась поверх другой, щиколоткой на колене, всё в тех же тёмных джинсах и синей рубашке, что и вчера вечером. В его правой руке, между большим и указательным пальцами была зажата перьевая ручка, та самая, которая сыграла немаловажную роль в нашу первую ночь. Он нежно перекатывал ручку между пальцами, перо Амхерста трепеталось от его прикосновения. Несколько книг, купленных в "Пауэлсе", лежало у его ног, поверх стопы лежал сборник стихов Байрона. Он не смотрел на них. Его глаза были на мне — полные энергии, но бушующие, как будто образы кружили в их глубинах уже много часов подряд. Я попыталась завести разговор, начав даже с простого "привет", но не смогла вымолвить ни звука, из-за сердца, грохочущего о мои рёбра.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — его голос был нежным, тихим.

— Почему не хочешь? — прошептала я.

Он положил перьевую ручку на сборник стихов Байрона и встал. Намерение вспыхнуло в его глазах. Он проложил пять шагов между нами, пока я пыталась утихомирить свой пульс, гулко бьющийся в моих ушах. Я ожидала, что он сядет в изножье кровати, но он преклонил колени на полу, рядом со мной.

— Потому что вчера ты была права, — сказал он. — Со времени нашей первой совместной ночи, я был настолько поглощён идеей оттолкнуть тебя, что не осознавал, насколько мне этого не хочется, пока ты не пригрозила мне оставить меня. Я наблюдал за тобой спящей всю ночь, боясь, что это был мой последний шанс. Это маленькая морщинка, появившаяся поздним вечером, так и не исчезла во время твоего сна. Слава Богу, ты проявила милосердие и обняла мою подушку или я сошёл бы с ума. Я страшился этого утра даже больше, чем ночи эмбарго. Останься со мной... пожалуйста!

Каждое слово, каждая сделанная им пауза, каждое новое, робкое отклонение в его тоне было настолько близко к тому, о чём я мечтала, что на мгновение я даже задалась вопросом: "а действительно ли я проснулась". Но затем я увидела его потускневшие глаза и тёмные круги под ними, и поняла, что останусь. Неважно, какую сильную боль он мне причинил, я не хочу больше видеть на его лице такой страдальческий вид. Его редкое "пожалуйста" вторило в воздухе.

— Но все те причины, почему ты хотел, чтобы я ушла, всё ещё живы. Что заставило тебя изменить мнение?

Он покачал головой.

— Я не изменил своего мнения. Я капитулирую.

Прозвучало это как сожаление.

Тектонические плиты стали смещаться, и он побледнел.

— Видеть тебя прошлым вечером — белую, словно призрак, в разорванном в клочья платье, бегущую по ветру —, — он содрогнулся. — Я не молился уже двенадцать лет и восемнадцать дней до того момента, как увидел тебя; всё о чём я продолжал думать: "Пожалуйста, Боже, пожалуйста, пусть с ней будет все в порядке!" — он вновь содрогнулся.

Я тоже содрогнулась, но совсем по иной причине. Что же случилось двенадцать лет и восемнадцать дней тому назад? Я хотела поинтересоваться, но, интуитивно, понимала, что это нечто такое, что должно исходить лично от него самого. Внезапно он заключил мою ладонь в обе свои руки.