Тридцать ночей

— Я никогда не притворялся, что понимаю любовь, Элиза. Так что, ладно, используй деньги так, как посчитаешь нужным. Но будь я проклят, если позволю произойти чему-либо, что поставит под угрозу твой иммиграционный статус. А теперь, собирайся. Мы выезжаем на закате, — и вот с таким военным приказом, он вышел из комнаты.

Как только за ним закрылась дверь, я почувствовала себя ужасно. Он ведь всего лишь пытался помочь. Но как он мог подумать, что нагреватель воды возместит потерю единственного для меня дома, который был у меня за последние четыре года? Вот так он любит? Кислород застыл в моих лёгких в тот же миг, когда в моей голове возник этот вопрос. Так же неожиданно, как и гнев, резко нахлынул на меня, точно так же быстро, я поняла, что на самом деле это было. Боязнь. Боязнь того, что именно так и любит Айден — со сделками и ценниками. Мои внутренности снова начало скручивать, но до того, как я оставила содержимое моего желудка в унитазе, я крепко уцепилась за одну истину: глубинная боль в его глазах, когда он говорил о своей матери. Ни один мужчина, испытывающий такую боль, не испытывает недостатка в любви, неважно как сильно он отрицает это.

Удивительно, но я почувствовала себя гораздо лучше, несмотря на то, что его любовь была направлена не на меня. Но с тех пор как моей новой целью жизни стало его спасение, я полагала, что была обязана узнать, может ли он позволить любви присутствовать в его жизни.

Я спрыгнула с кровати и рванула прочь из спальни в поисках его. Он находился во внутреннем дворике, прислонившись к стене из кедра, и шипел о низкой прибыли до вычета налогов, процентов, износа и амортизации в свой сотовый телефон. Когда он заметил меня, он рявкнул на беднягу, который был с ним на линии:

— Я перезвоню! — он прервал звонок и выпрямился, не моргая, наблюдая за мной.

Я подбежала к нему и накрыла в поцелуе его рот, забралась вверх по его телу и крепко обхватила руками его лицо. На мгновение он лишился устойчивости, но затем перекинул мои ноги себе за спину, его рука сжала в кулак мои волосы. Его поцелуй был яростным. Он кусал мои губы, рыча. Я укусила в ответ. Затем, потихоньку наши языки слились в успокаивающих, нежных поглаживаниях.

Я отпрянула от него, испытывая головокружение гораздо сильнее, чем бывало у меня в лаборатории Дентона.

— Ты — прекрасный мужчина, — сказала я ему.

V-образная складка стала ещё глубже, как будто он считал, что не должен упоминаться в одном предложении с таким словом как "прекрасный".

— Ты вдохнула одно из чистящих средств Коры, Элиза? Я просил её использовать исключительно биоразлагаемые материалы.

— Нет, только лишь твой одеколон. Вот и всё, Айден.

Я выпрыгнула из его рук и побежала обратно в спальню, до того как успела сказать нечто ещё такое, что позволит ему выписать в мой адрес постоянное запретительное судебное постановление.

* * * * *

Два часа спустя мои волосы были вымыты и высушены, я выбрала трусики, которые купил мне Айден. Вообще-то называть их трусиками было настоящим оскорблением. Слово "шедевр" подходило им лучше. Мой живот начало стягивать, когда я надела бирюзовое произведение искусства из кружева и органзы и соответствующий бюстгальтер. Будет ли всегда такое творить со мной всё нижнее белье, покупаемое им? Я очень на это надеялась.

Я избегала зеркала вплоть до последней минуты, после того как застегнула платье и взбила слои ткани. Затем, сделав глубокий вдох, я медленно повернулась и посмотрела на себя в зеркало. Женщина, изумленно смотрящая на меня, была не моей мамой. Она была сияющей, оживлённой, а её глаза приобрели почти лиловый оттенок. Она была той, которую я когда-то знала — но гораздо лучше. Я покрутилась на месте, затем и ещё раз, и ещё раз, рассмеявшись. Слои бирюзовой ткани охватывали меня подобно раскрывающемуся бутону розы в замедленном темпе. Пошатываясь, я вышла из ванной комнаты, аккуратно надела свои новые серебристые Лубутены на высоком каблуке, сожалея о том, что не имела ничего, чем могла бы отплатить Айдену. Что ты должна преподнести мужчине, у которого есть абсолютно всё? Хмм, я должна над этим подумать.