Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Карл I Английский смог доставить датчанам лишь часть тех субсидий, которые им обещали он и его отец. Задуманная грандиозная внешняя политика, в целом весьма прогрессивная, оказалась не по плечу английскому абсолютизму, средства, отпускаемые парламентом, расходовались плохо, военно-морские экспедиции против Испании, предпринимавшиеся Бекингемом, неизменно завершались провалом. Пуританско-парламентская оппозиция нарастала. Конечно, она тем самым и мешала осуществлению этой прогрессивной внешней политики, ибо парламент превратился в каменную стену, отделявшую короля от богатства Англии, от денег, без которых никакая внешняя политика вообще не была возможна, — но, с другой стороны, ясно, что главной помехой к осуществлению этой внешней политики был все же сам абсолютистский строй, неотвратимо порождавший оппозицию внутри страны; победи оппозиция — и буржуазно-республиканская Англия, разумеется, неизмеримо легче, чем феодально-абсолютистская, нашла бы внутри средства для разрешения внешних национальных задач. Парламент, созванный Карлом I в 1625 г., вместо требовавшегося 1 млн. ф. ст. вотировал всего 140 тыс.; в августе того же года, собравшись в Оксфорде, парламент выдвинул со своей стороны такие политические требования, что король поспешил его распустить; но в 1626 г. нужда в деньгах принудила его снова созвать парламент, однако вместо субсидий последний вотировал предание суду Бекингема и снова был распущен королем. Попытки Карла I получить деньги, минуя парламент, — путем «добровольных дарений» и принудительных займов — дали очень много дискредитировавших королевскую власть конфликтов, но очень мало доходов. Понятно, что в этих условиях Карл I не мог выполнять своих финансовых обязательств перед Христианом IV Датским. Впрочем, с невероятным упорством он и Бекингем старались и без средств провести в жизнь свои антигабсбургские замыслы. До 1626 г. безденежье английского короля еще не означало крушения всего плана, поскольку деньгами располагал французский король, — не зря Карл и Бекингем согласились на всяческую помощь французскому двору против его внутренних и внешних врагов по секретным статьям брачного договора между Карлом и Генриеттой-Марией: Франция казалась выгодным и надежным партнером по антигабсбургской политике.

Но именно Франция изменила в это время антигабсбургскому делу и сорвала его. Нет ничего ошибочнее представления, будто политика Ришелье, и внутренняя и внешняя, была всегда устремлена к единой цели. Напротив, она сначала полна метаний между диаметрально противоположными курсами, и даже приобретая понемногу определенную направленность, она до конца сохранит какую-то двуликость, тяготение к двойной игре. Через два года после начала своего правления Ришелье совершает неожиданный вольт и в глубочайшей тайне, предав своих союзников по войне с Испанией, перелетает вдруг из антигабсбургского лагеря в габсбургско-католический. История не находит оправдания этому зигзагу, только поссорившему Францию с теми друзьями, которым глубочайшие национально-государственные интересы все равно принудят ее снова протягивать руку всего через какие-нибудь два года. Но, не оправдывая его, можно попытаться объяснить этот зигзаг.

Несомненно, что прозорливый холодный ум Ришелье в 1626 г. недосчитывал уже всех шансов для окончательной и гарантированной победы антигабсбургской коалиции, на которые он рассчитывал в 1624 г.; иначе Ришелье не покинул бы общий корабль. Но что же могло так изменить его оценку перспектив этого дальнего плавания? Разумеется, он учел и поражения голландцев, и ссору между английским парламентом и Карлом I, и рождение имперско-валленштейновской армии в Германии. Однако все это могло ухудшить прогноз, но не сделать его безнадежным: все эти беды можно было поправить с помощью денег; хотя бы и ценой величайшего напряжения финансовой системы, французское казначейство могло поддержать субсидиями и голландцев, и Карла I, и Христиана IV. Но был еще один пункт, в котором Франция ничем не могла помочь. Он, по-видимому, и сыграл решающую роль в трезвых расчетах Ришелье. Это — позиция Швеции.

Мы уже знаем гениальный тезис Ришелье, что разбить Империю удастся только в том случае, если она принуждена будет воевать сразу с двумя противниками — на западе и на востоке. Вся последующая политика Ришелье показывает, как незыблемо верил он в этот тезис. Напасть на Империю с востока могла только Швеция. Было слишком ясно, что попытка, подобная Мансфельдовой, организовать фронт в Восточной Германии путем, так сказать, «воздушного десанта» стратегически безнадежна: не имея тыла, не имея надежных коммуникаций для подвоза боеприпасов и продовольствия, такая армия, прорвавшись в Восточную Германию, могла бы некоторое время партизанить, но не могла стать большой наступательной силой. Судьба Мансфельда вскоре продемонстрировала это.