Трикси Трейдер

— Правда? И все-таки подумай как следует. Какое ты имеешь право отвергать сделку, если она может открыть такие перспективы? — Она открывает свою сумочку змеиной кожи, вынимает визитку и протягивает мне. — Здесь мой личный номер телефона и адрес электронной почты. И не болтай. Моей компании совершенно незачем знать об этом. Сообщи мне, когда примешь решение. — Она ставит стакан на стол и поднимается на ноги. — Но думай скорее, у меня мало времени. Каждый раз, когда я смотрю в зеркало и вижу себя в голом виде, я чуть ли не падаю в обморок.

В одетом виде ты немногим лучше, дорогая.

Фредерика протягивает мне руку, и я машинально пожимаю ее. Вторая сделка протекла сквозь пальцы. Джим ни за что не пойдет на такое. Ведь это же самая настоящая взятка — и немного похоже на то, как я пыталась подложить проституток под доктора Норико… Эта аналогия отнюдь не повышает моего настроения. Что ж, значит, мне придется полностью сосредоточиться на докторе Норико и его потребностях.

Бизнес есть бизнес. Я призываю официанта и требую счет — вместе с еще одним большим стаканом кюммеля. Полагаю, я имею на него право — после такого ланча.

Среда, 18 октября

(до «Дня X» 27 дней — я заключила сделку, и мне больше не о чем беспокоиться; ты мня увжаешшь?)

Огромный букет подсолнухов на моем стуле — вот что я вижу, вернувшись в офис вначале пятого. Проклятые часы! Маленькая стрелка и впрямь стоит на четверке, а вот больших почему-то две. Нет, в часовой промышленности итальянцам доверять нельзя. Ни в коем случае.

— Трикси, — шипит Бладхаунд, когда я, спотыкаясь, бреду мимо него к своему столу, чтобы вынуть из букета записку, — ты представляешь, сколько времени?

— Хрший вопрос… Не-а. — Я трясу запястьем и подношу его к уху — Эти проклятые часы сломались. — И я взмахиваю рукой, дабы он сам мог убедиться. — В последний раз я покупаю Гууши. Никак не могу разобрать, что там написано — то ли полчетвертого, то ли четверть пятого. — Я поворачиваюсь к Бладхаунду и изящно пожимаю плечами.

— Ты что, пьяна? — Он быстро окидывает взглядом зал: не смотрит ли на нас кто. — Идиотка! Во имя всего святого, о чем ты думаешь? Только этого Джиму и не хватало для полного счастья!

— Ш-ш-ш, — отвечаю я, прижимая палец к губам. Ишь ты, какой чудный вышел звук. Может, мне присоединиться к джазовому оркестру? Я так и вижу афиши: Трикси Трейдер и ее феноменальные губы — играет на свадьбах, вечеринках и похоронах. Бладхаунд глядит на меня как на капризного ребенка, так что я предостерегаю его. — Не вздумай ниччё гворить. Не привлекай внимания. — Я покачиваюсь из стороны в сторону под влиянием четырех больших кюммелей. Воздушные потоки из кондиционеров грозят сдуть меня на пол. — Никгда больше не буду есть этого мрского окуня. Ты согласен?

— Сядь! — резко говорит Бладхаунд, когда я в очередной раз кренюсь на бок.

— Не могу, — отбиваюсь я, раскачиваясь на шпильках.

— Я тебя не спрашиваю. Сядь немедленно. Сейчас же. Прекрати болтать! — Он указывает на стул.

Что это он о себе возомнил? Что он Барбара Вудхауз? Я, может, сейчас и не в кондиции, но, как сказал однажды Уинстон Черчилль, главное — быть трезвым наутро…

— Не могу, — повторяю я, выписав изящный пируэт.

Несколько коллег за соседними столами недоуменно поднимают глаза.

— Ради бога, Трикси! Люди же смотрят, — шипит он. — Ты надралась как портовый грузчик!

Вот ублюдок. Я смотрю на него.

— Я не могу съесть… то есть сесть, птму что там букет на стуле… — Яркий желтый цвет подсолнухов слепит глаза, и я принимаюсь рыться в сумочке в поисках солнечных очков.

— О господи! — Бладхаунд подкатывается ко мне вместе с креслом, хватает цветы и кладет их на пол. Я пытаюсь протестовать, но он решительно перехватывает мою руку. — Приди в себя! Джим тебя искал, тебе звонили из департамента кредитов, и доктор Норико тоже звонил. Два раза. Я же не твой секретарь. — Он протягивает мне бутылку газированной воды. — На. Выпей это. Как прошел ланч с Фредериком? Впрочем, я и сам вижу.

— А то! — отзываюсь я.

— Черт возьми! — Он роется в кармане пиджака и вынимает платок.

С ума он, что ли, сошел? Да я лучше вытру нос наждачной бумагой.

— Ничё подобного, — мямлю я. — Его теперь зовут Фредерика. Он теперь женжжина. Почти. Я тыкаю пальцем в район бладхаундовской ширинки. — Кроме этого. Он хотел, чтоб я дала ему денег, чтоб ему отрезали все причиндалы. — Ия разражаюсь жемчужным смехом, но Бладхаунд сохраняет каменное выражение лица. На глаза его наворачиваются слезы. — Если я дам ему десять тыщ, он обеспечит сделку своей компании… То есть моей компании… То есть… В общем, сделка… Мне нравится эт-та мысель. А тебе? — Я улыбаюсь Бладхаунду, но тотчас отвожу глаза. Его трое — больше, чем я могу вынести. Будто мне мало одного.