Триллер

И в «Завете», последнем на сегодняшний день романе Ластбадера, двигателем захватывающего, динамичного сюжета служат отношения между отцом и сыном; автор прослеживает, как они влияют на поступки главных героев. Поклонникам автора знаком резонанс эмоциональности семейных отношений, который пронизывает все произведения писателя, начиная с дебютного романа «Ниндзя».

Рассказ «По ту сторону зеркала» также развивает эту тему, хотя и является нехарактерным для Ластбадера. Он создал этот рассказ после того, как однажды обнаружил в своей библиотеке книгу философа и писателя Колина Уилсона «Посторонний» («The Outsider»). Во время учебы в колледже Ластбадер зачитывался ею и теперь, перечитав заново, нашел новый смысл и в своей работе, что отразилось в представленном ниже рассказе. «По ту сторону зеркала» — история о шпионе, аутсайдере, если можно его так назвать, которого гнетут ужасная тайна и воспоминания о многих годах постоянной лжи. Ластбадер и себя считает аутсайдером, посторонним, и кажется, что ему близко чувство отчужденности его героя. Если тебе, уважаемый читатель, приходилось когда-нибудь задумываться, каково быть человеком, чуждым обществу, или же ты и в самом деле ощущаешь себя таковым, что ж, тогда этот рассказ для тебя.

Эрик Ван Ластбадер

По ту сторону зеркала[80]

Когда он проснулся посреди ночи, его окружала темнота. Это была не просто физическая темнота, но и ужасная темнота души, мучившая его уже тринадцать недель. Или тринадцать месяцев. Сказать точнее было невозможно.

Зато он мог точно сказать, что вот уже тринадцать недель находится в бегах, а задание получил тринадцать месяцев назад. В Агентство его привело не столько чувство патриотизма или непреодолимое желание постоянно рисковать своей жизнью (два основных побудительных мотива его соотечественников), сколько гибель жены. Сразу после ее смерти им овладело непреодолимое желание самому погрузиться в тот мрачный и зачастую порочный лабиринт, в котором его супруга провела десять лет жизни, пока однажды не выяснилось, что она не ходит на работу в общепринятом смысле.

И вот теперь он здесь, спустя двадцать три года после того, как они поклялись друг другу в верности. Сидит в темноте в ожидании смерти.

В комнате жарко, и щеки у него горят. Повсюду разбросаны кипы журналов, которые он сначала собирал, а потом мял и рвал на куски. Скрипя суставами, он поднимается и, выступая, точно цапля на болоте, идет к кондиционеру. Тот надсадно хрипит, когда его включают, и он ничуть не удивляется, что уже через пять минут сквозь замызганную металлическую решетку вырывается воздух не холодный, а горячий, отчего в комнате делается еще жарче. Да уж, Буэнос-Айрес далеко не третий город в мире. Здесь, конечно, полно шикарных отелей, где сейчас прохлада и благодать, однако этот не входит в их число. У отеля даже есть название, которое он уже позабыл.

В крошечной ванной комнате на стенах выступили капли воды и повсюду ползают водяные жуки размером с его большой палец. Он плещет себе на лицо тепловатую воду. Из холодного крана идет горячая вода, и наоборот… Хоть что-нибудь работает нормально в этой чертовой дыре? Он хочет принять душ, но и в ванне свалены стопки журналов — словно игрушечные замки на песке. Однако они успокаивают его, эти сооружения из журналов. Он поворачивается и, осененный внезапной мыслью, возвращается в комнату.

Забавно, но именно в этой чертовой дыре ему комфортнее всего. За последние тринадцать недель он побывал во множестве отелей в самых разных городах на трех континентах: в Европе, в Северной Америке, теперь вот в Южной. Разница — не считая перехода от зимы к лету — в том, что здесь, в этом убогом переулке с рушащимися домами на задворках Буэнос-Айреса, старуха с косой поджидает прямо за углом. Все эти тринадцать недель смерть неотступно следовала за ним по пятам и вот добралась; он уже чувствует ее смрадное дыхание, напоминающее вонь бешеной собаки или запах изо рта старика с гнилыми зубами.

И чем ближе подкрадывается смерть, тем спокойнее он становится. Такая вот ирония. Но когда он видит в зеркале собственное бледное лицо с запавшими глазами и грубо очерченными скулами, он сознает, что ничего веселого во всем этом нет.