Тринадцать

И стало их меньше еще на один.

Одиннадцать их было.

Один среди них Чикатило.

С другою пошалил он малость,

И десять их осталось.

Десять судей друг над другом

Решили суд затеять,

Тщетны были их потуги,

И их осталось девять.

Ночь наступила,

Пришел Чикатило.

Милости просим, —

И стало их восемь.

Стоял погожий теплый день,

И вдруг один из них упал.

Глядь, а в груди его кинжал,

И их осталось семь.

Шесть трупов, семеро живых,

У одного схватил живот

От двух ранений ножевых,

И стало все наоборот.

Один из шестерых — маньяк,

Он вместе с ними пьет коньяк,

Легли они поспать,

И их осталось пять.

Пятеро сели покушать,

Стали друг друга слушать,

Один подавился из них,

И четверо стало их.

Преступник одного убил,

А двух в ловушку заманил,

Бах-бах, и нету их,

И подошел к концу мой стих.

Убийца трупы посчитал,

Раскаяние испытал,

Пересчитал и прослезился,

Пошел, и с горя утопился!»

Следом, также напечатанная на компьютере, шла приписка:

«P.S. Рядом с этим листом лежит тринадцать игральных карт. Двенадцать из них — красные, и одна черная. Все как в знаменитой игре «Мафия». Один из вас — ваш гробовщик. Он будет беспощадно убивать вас везде, где бы вы ни были. Один труп — одной картой меньше. И так до конца, пока он не перебьет вас всех. Этот остров станет вашим последним пристанищем на грешной Земле. Ну что, поиграем?»

Когда Бобков дочитал и поднял глаза, в столовой были все в сборе, за исключением Андриевской. Несмотря на всю его браваду, противный липкий холодок пробежал у Игоря по спине. Каким-то шестым чувством он понял, что это не шутка и их действительно собрались убивать. Казалось, это понимали и остальные.

— Не знаю как вы, а я, пожалуй, выпью, — обескураженно пробормотал Емельяненко, и потянулся за бутылкой.

— Пожалуй, я составлю вам компанию, — принял его предложение Викторов, делая то же самое. Все без исключения последовали за ними. Большинство предпочитало виски и коньяк. Казанцева попросила Афиногенова налить ей вина. Все хотели взбодриться и снять стресс.

— С этой женщиной, Верой, должно быть все нормально, — закашлявшись от попавшего не в то горло вина, сказала Олеся. — Я дала ей убойную дозу лекарства, понижающего давление и сердцебиение, которое было при ней, и она уснула.

Все молча, словно по команде, налили по второй. Однако Изместьев поднял руку.

— На правах избранного вами старшего, я бы хотел, чтобы мы провели бы сейчас с вами некое подобие расследования того, что только что случилось, — сказал он. — А поскольку среди нас находится человек, который представился нам судьей, и его слова подтвердил тот женский голос, который всех нас так испугал, то думаю, что логично было бы предоставить слово ему. — Олег Викторович вопросительно глянул на сидевшего рядом с ним Стеклова. — И прошу Вас, расскажите нам о том судебном процессе, над Антоном Магницким.

* * *

Судья Стеклов вздохнул, подал корпус тела немного вперед, и начал свое повествование.

— Этот процесс начался в начале осени прошлого года. Антон Магницкий, как сказала только что Анна, обвинялся в убийстве и изнасиловании двух молодых женщин.

— Вы знали эту женщину, я имею ввиду Анну, ранее? — поинтересовался у него сидевший во главе стола Изместьев.

— Да, знал, — отвел в сторону глаза Стеклов. — Говорить на эту тему ему было неприятно. — Это именно та женщина, которая пригласила меня на этот остров письмом.

— Это письмо у вас сохранилось? — жестко глянул ему в глаза бывший офицер.

— Да, но я не уверен, что его нужно сейчас демонстрировать, — поморщился Стеклов. — Оно очень личного характера. Тем более, что оно осталось в номере. Скажу только, что Анна, когда-то в юности была моей любимой женщиной, но у нас не сложилось. Мы расстались. А то, что Магницкий был ее сыном, я узнал только что.

— Хорошо, давайте дальше.