Тринадцать

Погода второй день подряд радует нас своим чистым небом, но сегодня на нем нет ни облачка. Лишь солнце ярким пятном светится на нежно-голубом полотне. Тихий ветер такой теплый, что мы с Остином даже не стали надевать куртки, а легли на них сверху по центру большой ярко-зеленой лужайки перед гигантским зданием Чатсуорт-хауса.

— Не могу поверить, что ты прискакал ко мне на белом коне, — произношу, наконец, я.

— Сам в шоке, Мышонок.

— Как тебе в голову такое пришло?

— Я просто очень хотел тебя удивить. У меня получилось? — спрашивает он и улыбается. От появившихся ямочек на его щеках я таю прямо под этими лучами палящего солнца. Еще немного, и превращусь в лужицу.

— Да, — шепчу я, нависая над ним.

Обхватываю его лицо ладонью, нежно проводя пальчиками по точенным скулам, милым ямочкам и волевому подбородку. Остин смотрит на меня, не переставая улыбаться. А я… я полностью растворяюсь, растекаюсь, а, может быть, даже плыву в том море чувств, которое испытываю к нему. Его рука поглаживает меня по спине, пока голубые глаза пристально смотрят в мои. Мы молчим, но слова здесь и не нужны. И без них ясно, что оба теряем голову друг от друга. Так быстро. Так сильно.

Сейчас у меня ощущение, что в целом мире есть только мы. Все остальное — иллюзия. Провожу рукой по его шелковистым светлым волосам, которые, как всегда, находятся в безумном беспорядке, чего не сказать о самом Остине. Он точно знает, чего он хочет. Никогда не делает скоропостижных действий, не принимает решения сгоряча. Каждое его действие наполнено смыслом, идеей и обязательно должно к чему-либо привести. И это… это я в нем люблю.

— Ты невероятная, Оливия, — хрипло произносит Остин, и мой пульс взлетает до небес, словно самый быстрый гиперзвуковой самолет.

Я наклоняюсь и касаюсь его губ. Никогда не пробовала ничего вкуснее, чем его губы. Карамельное мороженое с орехом пекан, сочные бургеры с мраморной говядиной и соусом блю-чиз, мои такие любимые миндальные круассаны… все это не сравнится со вкусом Остина. Он углубляет поцелуй, зарываясь ладонями в моих волосах, и я не могу оторваться от него. Тону в этом ощущении его близости. Чувствую его каждой клеточкой кожи. Загораюсь. Пылаю. Сгораю.

— Кхм. Кхм. Мистер Стоун, — раздается где-то над нами голос. — Прошу прощения, что я не вовремя, но вы оставили это.

Мы отрываемся друг от друга и устремляем свои взгляды на взрослого мужчину, который протягивает Остину что-то. Не могу разглядеть что именно, учитывая, что солнце полностью загораживает мне вид, смутно показывая лишь силуэты.

— Благодарю, сэр, — произносит Стоун, поднимаясь с травы, чтобы взять протянутую вещь, а затем подает руку мне и улыбается: — Вставай, Мышонок. Ты так вскружила мне голову, что я позабыл о том, что тебе были вручены еще не все подарки.

Вскидываю бровь от изумления. Я не привыкла к такому вниманию, большому количеству подарков. Я имею в виду себя настоящую, забудем ту Лив из Темплманского, которая гналась за тем, что диктовало ей общество. Подарите настоящей мне книгу. И поверьте, вы осчастливите меня. Вы подарите мне не просто книгу, вы откроете мне целый новый мир, в который я с превеликим удовольствием погружусь с головой. Можете дарить мне книги на все праздники, которые только ждут меня впереди. Про книгу никогда нельзя сказать, что она лишняя. Это просто невозможно! Особенно хорошая книга. Такая, которую захочется перечитать до дыр. Метафорически, конечно. Я к книге отношусь, как к чему-то самому ценному в жизни, так что никогда не доведу ее до состояния дыр..

— Открой, — говорит Остин, прерывая поток моих мыслей, когда я беру из его рук подарок.

Аккуратно раскрываю подарочную упаковку, и мое сердце начинает скакать галопом, как тот белый конь, на котором еще час назад мы неслись по окрестностям.

— Как… ты… я..

Судорожно выдыхаю и набрасываюсь ему на шею. Он крепко обнимает меня и кружит в воздухе. И смеется. Так звонко, что его смех проносится по всему моему телу, вызывая приятную дрожь. На моих глазах выступают слезы счастья, когда он опускает меня на землю и улыбается:

— Твой отец просил меня найти первые издания одного из твоих любимых романов, так что это от родителей. Я лишь помог его отыскать. — Он стирает слезы, текущие по моим щекам, а затем касается моего подбородка. — Детка, ты второй день плачешь, прекращай. Я хочу, чтобы ты улыбалась.

— Я никогда не была так счастлива, Остин, — шепчу я, прижимая к себе одно из первых изданий своего самого любимого романа «Гордость и предубеждение», а затем прижимаюсь к своему парню, целуя так жадно, словно это в последний раз.