Тринадцать осколков

— Видал, как наш Егор Васильевич околдовал радистку, — говорит он мне и тут же с наигранным пренебрежением заключает: — И что в ней хорошего, в блондинке? Зачем только таких на фронт берут?

— Вот как вы о девушках! — Это голос врача. Она подходит к нам незаметно. Бледный пучок света, идущего из землянки через полуоткрытую дверь, падает на ее лицо.

— А-а, доктор, — как бы извиняясь, обращается к ней Чупрахин. — Кажется, если не ошибаюсь, товарищ Крылова?

— Да, Маша Крылова, и тоже почти блондинка, — шутит она и грозит пахнущим лекарством пальцем. — Когда-нибудь ты мне попадешься в операционной, вот там и посмотрим, зачем нас берут на фронт, — с улыбкой добавляет Крылова и спешит догнать Егора с Аннушкой.

Иван посылает ей вслед:

— Уж я-то вам никогда не попадусь. Запомните, моя фамилия Чупрахин.

Спускаемся в землянку.

— Коля, — радостным голосом встречает Мухин, — болячка моя пустяк, скоро пройдет.

Мы смотрим на него, и нам делается весело. Приходит Егор, вслед за ним появляются Шапкин и Беленький. Раздеваясь, Захар сообщает:

— Завтра начнутся настоящие дела.

— Значит, решили? Под Ростов? — спрашивает Мухин.

— Нет, приступаем к регулярным занятиям.

— Академия! Значит, тетради, карандаши, двойки, тройки и прочие подъемы по расписанию? Люблю учиться! А гауптвахта будет?

— Для тебя и гауптвахта найдется, — строго посмотрев на Ивана, говорит Захар.

— А кто будет воевать? Тот старик, который в станице нас встречал? Интересная академия!

— Учиться всегда полезно, — роясь в вещевом мешке, замечает Беленький. — Ученому море по колено, а неграмотный в луже утонет…

— Эх ты, философ в противогазе, — смеется Кувалдин. — Куда собираешься?

Беленький выпрямляется и не без гордости отвечает:

— Командир роты просит помочь ему наладить ротную канцелярию.

— На повышение идешь? — вмешивается в разговор Чупрахин. — Валяй, оттуда, смотри, и в редакцию попадешь. Только не забывай своих друзей, что-нибудь напиши. А уж мы тут тебя прославим. Будем всем показывать твои статьи: смотрите, это наш Беленький сочинил, талант шибче Толстого!

Кирилл забрасывает мешок за спину, обращается к Ивану:

— Вот что я тебе скажу… Нет, ты послушай…

— Прорвало Философа, спасайтесь! — кричит Чупрахин, дурашливо пряча голову под охапку соломы. — Уходи скорей, командир ждет…

— Отбой! — командует Шапкин.

Не спится. «Карандаши, двойки, тройки» — не выходят из головы слова матроса. Не представлял я, что на фронте будут обучать. Думал, война — сплошное хождение в атаки, штыковые схватки, непрерывная цепь чего-то такого, что в мирной жизни никогда не может встретиться. А может быть, все еще впереди?

— Алеша, ты не спишь?

— Нет, что-то жарко.

— Разговоры! — строго обрывает Шапкин. — Распарило, завтра не то скажешь. Спать и не шушукаться мне.

…Утром после завтрака опять выходим в поле, метаем гранаты. Под вечер войска выстраивают вдоль берега. Серая лента строя уходит далеко за выступ. На волнах покачиваются небольшие суденышки. Они приторочены к наспех сделанным причалам.

— Будем отрабатывать способ высадки на берег десанта, — коротко поясняет Сомов и ведет нас к высотке, приказывает окопаться.

Егор первым отрывает окопчик. Он советует мне рубить землю под малым углом: так легче лопата входит в грунт. Смышленый этот Кувалдин.

Лейтенант, подобрав полы шинели и словно любуясь своим голосом, командует:

— Повзводно, первый, второй, за мной бегом, марш!

Бежим что есть силы. Вот и причал. Сомов одним махом первым взлетает на сейнер. Шапкин, оступившись, падает в воду. Кто-то пытается помочь ему выбраться на трап.

— Не задерживаться! — кричит лейтенант.

Но Шапкин уже на борту. Вздрагивает корпус судна. Опоздавший Мухин прыгает в воду, хватается за приклад винтовки, поданной ему Чупрахиным, с трудом взбирается на палубу. К нему подходит Сомов:

— Мухин?

— Мухин, товарищ лейтенант.

— Ловко взобрался! Молодец! На, закури, согреет. И вы, Чупрахин, молодец, помогли товарищу.

— На море я хозяин, товарищ лейтенант.

— Понимаю, кажется, с корабля, матрос?

— Матрос, — с грустью роняет Иван.

Сейнер, разрывая волны, уходит в море. Холодный ветер пронизывает насквозь. Густым, крупным дождем летят на палубу брызги. Лейтенант курит и неотрывно наблюдает за берегом, лицо посинело, покрылось гусиной кожей. Что еще он готовит нам? Захар бегает по палубе, стараясь согреться. Егор, прикрыв собой от ветра Мухина, о чем-то сосредоточенно думает. Вспоминаю вчерашний его разговор с Сергеенко. «И Аннушка на войне», — вздыхаю я и, подойдя к Кувалдину, на ухо говорю ему:

— Ну как, медведь, проводил вчера?

— Черт! Откуда тебе известно?

— Сорока на хвосте принесла.

— Сам ты, ворон, подслушал! Узнал ее? Это же Сергеенко. Помнишь, в школе спрашивал о ней?

— Помню.

Сейнер круто разворачивается, ложится на обратный курс. Командир роты предупредительно поднимает руку:

— Внимание!

«Неужели сейчас прыгнет в воду?» — думаю я. Берег приближается. Сейнер резко стопорит.

— За мной, ур-ра-а-а! — с криком прыгает за борт Сомов.

— Ур-ра-а-а! — дружно подхватываем и спешим за лейтенантом. Холодные волны бьют в спину.