Тринадцать способов убить Лалабелль Рок

Кафе маленькое, приземистое и серое, однако у входной двери в ящиках растут маленькие фиолетовые цветы. Моя машина единственная на парковке, и я гадаю, где живет тетя Джулия, чтобы каждый день приезжать сюда. На маленькой неоновой вывеске в окне написано «Открыто 24/7».

Внутри почти пусто, если не считать тощего парня-гота в кабинке у окна. Парень одет в кожаную куртку и с жадностью поглощает яблочный пирог со взбитыми сливками. Когда я иду мимо него в туалет, он не поднимает головы и только ниже склоняется к тарелке.

Я делаю дела и умываюсь холодной водой. Кожа на ощупь слегка скользкая. Наверное, это затяжной эффект от пребывания в чане. Беру бумажное полотенце и тру лицо, пока не начинает колоть кожу. Я испытываю удовлетворение, это приятно – избавиться от остатков амниотического состояния.

Когда я выхожу из туалета, от парня остается только грязная тарелка и мятая салфетка. Я слышу голоса, доносящиеся из кухни, и мне становится интересно, не тетя ли Джулия самолично помешивает там свой суп в большом котле. Я звоню в звонок на прилавке, и через секунду через вращающуюся дверь в зал выходит угрюмого вида мужчина.

– Да?

С его футболки мне улыбается тетя Джулия. На ее лице пятна от желтка.

– Мороженое, – говорю я. – У вас три вкуса.

Он хмыкает.

– Черника, «смерть от шоколада»[5] и сарсапарилла[6].

– По шарику каждого.

Пока он укладывает шарики в бумажный стаканчик, я рассматриваю открытки на стойке у прилавка. Есть несколько видов пустыни, перекати-поле, драный стервятник, но в основном Баббл-сити, снова и снова. Сияющие башни на фоне голубого неба. Статуя святой на высоком холме. Ночной вид со стороны долины. Здесь нет ничего, что не видела бы Лалабелль, но ощущение все равно странное. Как будто тоскуешь по дому, который видел только по телевизору.

Я беру одну открытку со стилизованной мультяшной картой и надписью под ней «Тебе жаль, что ты не здесь». Я кладу ее на прилавок, и ее считают вместе с мороженым.

Снаружи парень-гот сидит по-турецки на капоте моей машины и одной рукой прокручивает экран телефона. Когда слышит, как звякает колокольчик на двери, он поднимает голову и сползает с капота. Его глаза скрыты за идеально круглыми темными очками.

– Твоя машина? – спрашивает он. Голос у него высокий и пронзительный.

Я молча смотрю на него и в задумчивости отправляю в рот кусочек черничного. Это же очевидно, что машина моя. Она единственная на парковке.

– Ты едешь в Баббл-сити? – спрашивает парень.

Видно, что он обливается потом, и мне даже немного жаль его. Тяжело быть в черном в такую жару.

– А что? – спрашиваю я.

– Ну, просто интересно, в смысле, я подумал, может, подвезешь?

От черничного мороженого остается сладковатый химический привкус. Я хмурюсь и перехожу к сарсапарилле.

Мой потенциальный попутчик переминается с ноги на ногу и краснеет. В ярком солнечном свете видно, что его волосы покрашены кем-то неопытным: под черным виднеются оранжевые корни.

– Дело в том, – говорит он, – что в настоящий момент я не при деньгах. Но я мог бы прочесть твою ладонь.

Зажав зубами пластиковую ложечку, я подхожу к нему поближе и протягиваю руку так, чтобы он видел гладкую, безликую ладонь. Парень вынужден наклониться, и очки едва не сваливаются с его носа, но он задвигает их на место.

– О, – говорит он, сникая. – Так ты Портрет.

Я киваю и передвигаю ложечку из одного угла рта в другой.

– Ну, тогда ты, наверное, большая шишка.

Я снимаю свои очки и подмигиваю ему. Он тупо смотрит на меня.

– Не узнаешь? – спрашиваю я и даю ему подсказку. – Ты кино не смотришь?

Гот пожимает плечами и чешет затылок.

– Там, где я вырос, нет кинотеатра, а мои родители ужасно строгие…

Я склоняю голову набок.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать пять, – излишне поспешно отвечает он. Должно быть, думает, что я родилась вчера. Он ошибся на один день.

Я удивляю себя тем, что издаю короткий смешок.

– Я подвезу тебя, – говорю. – Залезай.

Парень забирается в машину, и на его лице отражается тревога. Интересно, спрашиваю себя я, сколько он ждал, когда появится кто-нибудь, кого можно попросить подвезти. Красные пятна на его скулах не исчезают, а когда он видит салон, его подведенные карандашом глаза широко распахиваются. Если он и под впечатлением, то хорошо владеет собой и ничего не говорит, однако я замечаю, что садится он осторожно, как будто боится прикасаться к обивке.

Мы выезжаем на шоссе, и когда «Тетя Джулия» уменьшается до пятнышка в зеркале заднего вида, я откидываюсь на спинку своего сиденья и сжимаю бумажный стаканчик, наблюдая, как голубое, коричневое и оранжевое проникают друг в друга.

– Итак, – говорю я, – тебе надо куда-то конкретно?

– Просто в Баббл-сити. Там живет мой мастер.

Я кошусь на него и спрашиваю себя, правильные ли выводы сделала, основываясь на серебряных цепях и черной коже.

– Твой мастер?

– Мой учитель, – говорит парень, и выражение на его лице до боли серьезно. – Я еду в Баббл-сити учиться у него. Я пять лет был у него подмастерьем, но мы ни разу не встречались вживую. Это так здорово!

– Понятно.