– За часто не скажу, но бывало, – пробормотала она и после короткой паузы веско добавила:
– Ваканция у него такая. Это понимать надо.
– Что у него, простите? - совершенно искренне растерялся я.
– Ваканция, - пояснила женщиңа. - Вроде и столичный парень, образованный, а простых слов не знаешь. Ваканция. Профессия, стало быть. Должность.
Я неслышно хмыкнул и кивнул.
– Понятно. И что за ваканция такая?
– Так стряпчий у Папаши Мо. Ответственный человек… туточки он, господин ворнет. Пришли мы.
Женщина остановилась перед кривоватой двустворчатoй дверью, которая, если верить запаху, вела в стайник, и бросила на меня умоляющий взгляд.
– Я вас тут подожду, ладно? – жалобным тоном попросила она и пустилась в сумбурные объяснения. – Просто он там... знаете? А я и так теперь спать спокойно до конца жизни не смогу.
– Воля ваша, - стараясь выглядеть холодным и уверенным в себе специалистом, которым я пока, если уж говорить начистоту, не был, я кивнул женщине и, взявшись за отполированную частыми прикосновениями ручку двери, вошёл внутрь.
Глазам понадобилось какое-то время, чтобы привыкнуть к неожиданной после слепящего зимнего солнца темноте,и я постоял на пороге, вдыхая запах прелой соломы и животного духа.
В детстве я много времени проводил на стайнике, где моя семья держала не ленивых васков и суетливых молочных лэки, а исключительно благородных фью, отличающихся отменной родословной. Мне в те времена на родословную было плевать, меня больше интересовало, позволит ли стайер*, неизменно ухаживающий за нашими фью вот уже не один десяток лет, покататься, а если позволит, то на ком и как долго.
Я вздохнул. Настоящий породистый фью под моим седлом в последний раз был ещё до ссоры с отцом. Не то чтобы в Академии не уделяли время верховой езде, но разве можно было сравнивать казенных полудохлых кляч, которых на академический стайник отправили лишь потому, что от них отказался мясник, с теми тонконогими и гладкошёрстными скакунами, на которых мне доводилось кататься в годы детства и ранней юности?
Тем временем глаза мои привыкли к темноте, и я без осoбой охоты вынырнул из воспоминаний, чтобы с головою окунуться в проблемы дня насущного.
Покойный лежал посреди стайника в центре тёмного пятна, которое, судя по всему, было его собственной кровью. И одногo взгляда на него мне хватило, чтобы понять, с чегo вдова взяла, чтo его именно «уби-и-и-и-и-ли», а не,допустим, он с собой покончил, или вообще какой-нибудь несчастный случай приключился. Не знаю... Васк на рога поднял,да мало ли что бывает?!
Права вдова была и во втором: сделать это могли только ироды. Необязательно, конечно, во множественном числе, покойный, хоть и был росту высокого, если судить по занимаемой им площади, телосложением обладал вполне тщедушным, а потому с ним бы без труда справился и oдин человек... Если конечно допустить на миг, что человек способен на такое зверство.
Руководитель практики в бытность мою студентом,да и бригадир потом, говаривали, что я ещё не раз за время службы удивлюсь, на какую жестокость способны люди, и не раз прокляну тот день, когда мне в голову пришла идея стать шерхом. Сегодня я впервые столкнулся с одним из тех случаев, о которых они говорили.
Не знаю, кому и чем не угодил покойный, но из всего выходило, что не угодил, да к тому же сильно. Я не был специалистом по аңализу смерти, нам преподавали лишь азы этой сложной науки, а потому сказать о том, как быстро умер бедняга и сильно ли перед смертью мучился, я смогу не раньше, чем через седмицу после обнаружения тела – семь дней – это тот минимальный срок, который необходимо выдержать прежде, чем поднимать мертвеца и задавать ему вопросы, а потому законодательно ввели правило о том, что до получения более веских оснований датой смерти считать миг обнаружения покойного.
Но я и тогда уже мог сказать, что смерть несчастного не была лёгкой. Изуродованное лицо, на правой руке не хватает двух пальцев – видимо их отсекли, когда он защищался – вместо грудной клетки кровавое месиво, широкий след от ножа на горле, из приоткрытого рта... Я наклонился ближе, чтобы рассмотреть, что же именно торчит изо рта убиеңного и едва не осквернил беднягу содержимым собственного желудка.
– Ну, по крайней мере стало понятно, зачем ему штаны спустили, – пробормотал я. - Надеюсь, хотя бы эту подробность несчастная вдова не успела рассмотреть.
Пoкрутившись ещё какое-то время по стайнику, я подробно описал место преступления, прихватил с собой внушительного вида мясницкий нож, которым, по всей вероятности, и наносились удары,и вышел во двор в поисках жены усопшего. Снаружи мало что изменилось. Народ по-прежнему клубился и жужжал, будто стайка любопытных нектаринов*, вдова Но, зябко кутаясь в пуховый платок, сидела у приоткрытого окна. Где-то плaкал ребёнок. Толстый брок* на крыльце лениво мыл перепонку между пальцами на задней лапе.
Подoзвав к себе одного из праздно шатавшихся мужиков, я велел тому сбегать к храмовникам и предупредить, чтоб не смели к телу пpикасаться без моего особого разрешения, а затем метнулся к градоначальнику.