Тринадцатый миллионер

Ничего подобного. Во мне ничего не дремало. Высоты я боялся с детства. Всегда помню, что смотреть с высоты седьмого этажа было для меня уже проблемой. Я ведь на втором этаже родился и вырос, а когда к своим приятелям захаживал, тем, которые на восьмом росли, то на их балкон без дрожжи в коленках зайти не мог. И смотреть на землю было неприятно. Я с самого детства старался на балкон пореже шастать. Все в квартире играться. А когда в походы стали ходить — мой маршрут был всегда пешеходный, еще и такой, чтобы никаких скал не было. Преодоление водной преграды — сколько угодно, а вот гор и скал — ни-ни. И не скажу, что я этот страх взращивал, но я его и не преодолевал. Мне с ним было комфортно. Просто не лез на высоту и точка. Монтажники-высотники не моя профессия. Ну и что из этого? Как говаривала моя одна хорошая подруга: «…мне хорошо с моими комплексами…» Ну и мне нормальненько. Теперь пора — на улицу Барбюса. Я вышел из метро «Республиканский стадион», посмотрел на уродливое строительство торгового центра, возле которого стояла какая-то ломательная техника: рабочие куда-то рассосались, только один в оранжевой каске как-то сумрачно и сосредоточенно курил, нервно оглядываясь по сторонам. Скорее всего, опасался очередной партии журналистов. Потом я пошел по Красноармейской, а позже свернул на Димитрова. Сегодня как-то неуютно. И дождь накрапывает. Короче, для меня погода в самый раз. Не люблю, когда навстречу попадается множество улыбающихся людей. Особенно сегодня не люблю. Они выспались, они отдохнули. Им что-то от жизни еще надо. Но не мне.

Глава первая

Предчувствие полета

Если смотреть на этот дом со стороны улицы Димитрова, он кажется огромным пальцем, уставленным в небо. Мне нравиться именно этот жест. Мне нравиться смотреть на эту громаду из бетона и пластика и понимать, что эта громада — моя последняя остановка перед Полетом. Для самоубийства надо выбирать красивое место. А тут — как раз оно. Большой дом, нависающий над всем районом. Не самое живописное место Города, но мне нравится. Я поклонник урбанистический пейзажей: не слишком люблю выезжать за город, вообще все выходные провожу у компьютера и считаю это лучшим видом отдыха. Повисеть в Интернете, пообщаться со старыми знакомыми (которых никогда в глаза не видел) в чате, найти виртуальный ресторанчик и заказать там виртуальный ужин с очередной виртуальной красоткой (ну и что с того, что за этот ужин с карточки снимут почти как за настоящий?).

Если я успею, я расскажу вам, как я дошел до такой жизни. В конце-концов у меня будет еще время полета. А за это время можно успеть все вспомнить. И опять-таки. Я боюсь высоты. А вот покончить жизнь, прыгнув вниз — нет. Говорят, сердце останавливается еще до того, как тебя размажет об асфальт. Ну и чудненько. Именно поэтому я выбрал дом повыше, чтобы с гарантией. Наверняка.

Я подхожу все ближе и ближе. Может, рассказать, как я докатился до такой жизни? А зачем? Нет, это моя личная проблема и она достаточно весома, чтобы не говорить об этом в спешке. А я спешу. Потому что моя решимость испытать чувство полета падает с каждым шагом, падает, не смотря ни на что. Если я сделаю остановку — мне конец. От решительности не останется ничего… Или попробовать? Или вспомнить? Или? Но я не решаюсь на эти «или». Мне сейчас достаточно плохо, чтобы я не отступил. И все-таки я не буду медлить. Время — это мой противник. Вечность — это мое убежище.

Две девочки пробежали по пыльному двору, у той, что поменьше яркая кофточка и смешные косички, левая почему-то растрепалась и вот-вот готова рассыпаться. Бабушка стоит рядом, но не делает попытки поправить прическу ребенку, бабушка занята, она рассматривает меня и разговаривает по мобильному телефону. Надо будет падать с другой стороны дома, там проезжая часть улицы, если я не ошибаюсь, не хочу пугать детей, зачем мне это?

Говорят, что существует загробная жизнь. Я в это не верю. Как не верю и в то, что после смерти я просто сгнию в земле. Тело сгниет. А что-то бессмертное, несомненно, останется. Я не знаю, что это за бессмертное, я никогда не задумывался над этим. Эзотерике я не верю. Магам тем более. Грех самоубийства? Я не признаю церковных канонов. Для меня самым большим грехом сейчас является жизнь.