Триста неизвестных

Командир продолжал неуклонно держать курс на вражескую столицу. Мы постепенно теряли высоту. Машина снизилась до 2000 метров. Бомбить Берлин, защищенный исключительно сильной противовоздушной обороной, с такой высоты казалось форменным фанатизмом. Но тем не менее мы летели и летели. Напряженность некоторых товарищей достигла критического предела. В районе Штеттина штурман, открыв люк, пытался покинуть самолет на парашюте. Командир приказал застрелить труса. Но я лишь оттолкнул штурмана и закрыл выходной люк, доложив Бидному, что без этого члена экипажа некому будет сбросить бомбы точно в цель.

Василий в знак согласия кивнул головой. Через некоторое время освободившийся от вспышки страха штурман сообщил командиру, что цель находится над нами, и уточнил боевой курс. Мне он поручил следить, чтобы после бомбометания не зависла ни одна бомба.

Вот открылись громадные люки отсеков. Вздрогнул корпус самолета, и смертоносный груз - сорок стокилограммовых бомб устремились на город. Это была расплата за неисчислимые страдания, причиненные врагом нашей Родине.

Назад разгруженный корабль шел свободнее. Появилась даже возможность постепенно набирать высоту. На высоте 2110 метров простиралась нижняя кромка довольно толстого слоя облаков. При входе в них началось интенсивное обледенение самолета. Пришлось выйти опять под облака. Вокруг машины немедленно появились огненные шапки разрывов зенитных снарядов. Темноту ночи периодически рассекали ослепительно белые клинки прожекторов. Временами казалось, что наша гибель неизбежна. Однако зенитные снаряды рвались впереди корабля и постепенно удалялись. Зная крейсерскую скорость ТБ-7, равную 300 километрам, фашисты вели огонь с поправкой на эту величину. А наш самолет летел только на двух моторах, и его скорость составляла лишь 165 километров в час. Словом, не было бы счастья, да несчастье помогло!

На рассвете мы еле дотянули до Ленинграда. В баках оставались буквально капли горючего. Вместо восьми часов расчетного времени пробыли в воздухе десять часов. Успешно отбомбившись по Берлину, возвратились на свой аэродром еще четыре самолета: майора Лисачева, капитана Сергея Асямова, старшего лейтенанта Чурилина и капитана Макаренко. Напрасно командир полка и его заместители, с воспаленными от бессонницы глазами, бросались каждый раз к зазвонившему телефону. Сведений об остальных экипажах пока не было. Что с ними случилось? Какие беды их постигли в этом небывалом полете? Ответить на эти вопросы никто не мог.

Громадный корабль с одиннадцатью летчиками на борту - не иголка. Первой поступила весть от командира экипажа А. А. Курбана. Он успешно выполнил задание, но на обратный путь ему не хватило горючего, и он посадил машину в Красном Селе. В полете на его корабле несколько раз останавливались отдельные дизели. Чаще всего это случалось на большой высоте. Чтобы снова запустить их, приходилось снижаться до 3000 метров. Таких "остановок" было несколько. Каждая из них требовала дополнительного расхода горючего.

Через несколько дней возвратился невредимым и корабль майора Угрюмова. Его постигла участь самолета А. А. Курбана - в полете останавливались дизели. Но горючее на нем кончилось уже в районе Великих Лук. Недалеко от места вынужденной посадки экипаж обнаружил базу МТС, где имелся тракторный керосин, пригодный для авиационных дизелей. А на самолете никаких заправочных емкостей, кроме обыкновенного ведра, не оказалось. На базе - тоже. Подрулив машину к МТС, члены экипажа двое суток носили ведром керосин из склада. Запасшись горючим, майор запустил дизели. Через некоторое время он и его товарищи предстали перед изумленными взорами однополчан. Здесь их считали уже погибшими.

Восьмой экипаж, бомбивший Берлин, - Михаила Васильевича Водопьянова вынужден был посадить свой корабль по ту сторону фронта, не долетев до Пушкино около 200 километров. По лесам и болотам всем его членам удалось выбраться к своим.

Девятый самолет - Панфилова - на обратном пути уклонился в сторону моря и был сбит над Финляндией зенитной артиллерией. Приземлив покалеченную машину в лесу недалеко от Хельсинок, мужественный экипаж вырыл окоп, вооружился снятыми с корабля пушками и пулеметами и занял оборону. В атаку на советских авиаторов бросился целый батальон вражеской внутренней охраны. Панфилов и его товарищи встретили фашистов огненным шквалом. Оставив убитых и раненых, те откатились на опушку леса.

Потом их атаки следовали одна за другой. Но все они разбивались о железную стойкость наших воздушных богатырей.

Четверо суток длился жестокий бой горсточки советских храбрецов с батальоном озверелых фашистов. И вот в живых остался только стрелок-радист. Он перебегал от пушки к пулемету, стремясь показать, что еще не один в окопе.

Израсходован последний пулеметный патрон. Все ближе и ближе подползают финские солдаты. У нашего бойца в руке пистолет. Выстрел, другой... Стоп! Последний патрон?.. Дуло прижато к виску. Но... раздался холостой щелчок. В горячке боя стрелок-радист выпустил и заветную пулю...