Триумф

Правда, и эта дружба не без странностей. Например, в их среде невиданно, чтобы кто-то ни с того ни с сего без предупреждения нагрянул в гости. Очень оберегается культ личного пространства – это проявляется и в расстоянии между столиками в ресторане, и даже в метро, где в каждом вагоне есть специальная кнопка, нажав которую ты вызываешь полицейского. Нарушение личного пространства легко доказуемо, и в результате нарушителя, скорее всего, направят в призон (тюрьму).

Так вот, эти дети… они меня и пугают, и восхищают одновременно. У них невероятно умные и бесконечно печальные глаза. Я льщу себе, полагая, что могу им чем-то помочь, рассказав «сказку» из моей прошлой жизни, диковинную небылицу, нервную, расфокусированную, несбалансированную, чуждую их упорядоченному течению жизни. Они приходят друг за другом, слушают, как мне кажется, с удовольствием и иногда задают вопросы. Им многое непонятно, потому что они росли в другой парадигме поведения, они очень одиноки, гораздо более одиноки, нежели мы в их 25 лет, когда сами лезли на стенку от одиночества.

Но они одиноки иначе. Природа их дискретности (каждый человек дискретен, таков постулат современной культуры) – не в разочаровании, не в боли, вызванной ложью, не в непонимании. Они считают обман чуть ли не варварством, настолько он, по их мнению, устарел. Ложь неприлична, как и многое из того, что причиняло боль в нашей молодости. Эти дети очень хорошо воспитаны, по новым меркам. Но это воспитание бесконечно отдаляет их друг от друга, и большинству любовных историй, взлетам и падениям просто не суждено случиться. Честно говоря, мне страшно за них, и я от души желаю им гармонии, к которой все сейчас стремятся, но не той ровной нейтральной волны, которая лишь изредка нарушается природным любопытством, отзывчивостью, восприятием оставшихся предметов прекрасного, а счастливой гармонии, с ее взлетами и падениями. Ведь мы все-таки те же люди, какими были во все времена.