Триумф и трагедия : Политический портрет И. В. Сталина : Книга 2. Часть 2

Как правило, в старом, традиционном ключе рассмотрены и многие другие вопросы политической экономии, исторического материализма. Вновь видна попытка реанимации давно высохших мумий, сопровождаемая лишь новыми ошибками или повторением давно сказанного. Правда, похоже, что настоящие авторы (вольно или невольно) сыграли со Сталиным злую шутку. Сформулированный ими "основной экономический закон социализма” почти дословно повторяет то, что более полутора десятилетий назад сказал Карл Каутский, которого Сталин презирал как реформиста… Каутский, как и Сталин, определял закон не через прибыль, а через максимальное удовлетворение постоянно растущих материальных и культурных потребностей общества.

Я уже отмечал, что Сталин был исключительно плохим пророком. Большинство его предсказаний оказались неудачными. Его последняя работа вновь подтвердила эту оценку. Раскрывая вопрос о неизбежности воин между капиталистическими странами, Сталин, по существу, повторил тезисы, которые были актуальны и верны лини» в 30-е годы. Состарившийся "вождь” застыл в своем понимании мира на уровне тех лет. Он категорически заявил, что "неизбежность войн между капиталистическими странами остается в силе”, высказав попутно еще более сомнительный и ошибочный тезис о том, что вероятность войны между капиталистическими странами ныне сильнее, нежели "между лагерем капитализма и лагерем социализма”.

Сталин, размышляя "по-коминтерновски”, явно не понял роль движения сторонников за сохранение мира: возможно, "при известном стечении обстоятельств борьба за мир разовьется кое-где в борьбу за социализм, но это будет уже не современное движение за мир, а движение за свержение капитализма”. По существу, Сталин не почувствовал зарождения нового подхода к мировым делам. Возможно, ему (но ведь он "гений”!) было трудно говорить о том, что атомное оружие, которым обладал теперь и Советский Союз, скоро "перерастет” цели, во имя которых оно создавалось. Сталин не смог в дымке грядущего увидеть рубеж, предел, за которым война перестает быть разумным, рациональным средством политики. Наверное, я слишком многого требую от Сталина… Но, повторюсь, ведь все его считали гением! А он вновь вытащил на свет

мумии антиистин, которые могли как-то помочь ответить на вопросы еще полтора десятилетия назад, например о том, что закон неизбежности войн остается в силе. Вывод, который он предлагал, мог сделать ветры "холодной войны” еще более ледяными: "чтобы устранить неизбежность войн, нужно уничтожить империализм”. Сталин остался верен себе: чтобы созидать, надо уничтожать.

Догматизм, склонный рассматривать мир и человеческое познание в статике, неизменности, а теоретические положения в вековой застылости, принес нашему обществу множество бед. В теории, социальной жизни, истории господствовал волюнтаризм. Нет, пожалуй, ни одной науки, формы общественного сознания, которые бы ни подверглись догматическим деформациям.

История — особая область, в которой Сталин стремился насаждать стереотипы своего видения прошлого. Что касается истории партии, то это — "два вождя”, а затем — он, преемник, "Ленин сегодня”. В партийной истории особое место отводилось раскрытию роли Сталина в деле разгрома многочисленных "фракций” и "оппозиций”, в индустриализации и коллективизации, построении социализма, победе над фашизмом. Постепенно в партийной истории, как об этом свидетельствуют "Краткий курс”, "Краткая биография”, другие апологетические работы, никому рядом с "вождем” места не осталось. Даже Ленин, с помощью "личных” историков, был отодвинут в сторону. История партии стала историей свершений одного Сталина. Фальсификации, умолчания, искажение истины стали рассматриваться как вполне допустимые во имя "высших интересов”.