Триумф и трагедия, Политический портрет И В Сталина. Книга 2

Сталина же, наоборот. Победа убедила в незыблемости всех созданных государственных и общественных институтов, глубокой жизнеспособности системы, верности внутри- и внешнеполитического курса. Он дал вскоре понять, что во внутреннем плане в стране все останется без изменений. Нужно работать, восстанавливать разрушенное народное хозяйство на основе тех указаний, которые даст он, Сталин. В "Обращении ЦК ВКП(б) ко всем избирателям в связи с выборами в Верховный Совет СССР", которые состоялись 10 февраля 1946 года, не было сказано ни слова о демократии, народовластии, участии простых людей труда в управлении государством. Все те же привычные слова о "блоке коммунистов и беспартийных", о том, что "советские люди могли на многолетнем опыте убедиться в правильности политики партии, отвечающей коренным интересам народа", что "не должно быть ни одного избирателя, который не использует своего почетного права"... Последнее выражение звучит уже как предупреждение. Уж, это-то советские люди знали!

"Обращение..." одобрил, как всегда, сам Сталин. Шестеренки созданной Сталиным бюрбкратической системы неумолимо вращались с заданной "вождем" скоростью... Вновь, как с конвейера, пошли одно за другим партийные постановления: об изучении "Краткого курса" истории партии; о слабой работе газет "Молот" (Ростов-на-Дону), "Волжская коммуна" (Куйбышев), "Курская правда"; о прекращении "разбазаривания колхозных земель" (запрещение создавать подсобные хозяйства и индивидуальные огороды рабочих и служащих); о слабой работе ОГИЗа (Объединения государственных, издательств); об обеспечении сохранности государственного хлеба и т. д. и т. п.

На многих документах виза Сталина. Он, как и прежде, безгранично верил в магическую силу указаний, директив, распоряжений. Если до войны сталинская командно-бюрократическая система еще только подгонялась, отлаживалась, то после Пйбе^ ды стала не только быстро восстанавливаться, но и набирать силу. Фактически курс, взятый Сталиным после войны,-это курс на тотальную бюрократию. Многие ведомства стали носить погоны (железнодорожники-в числе первых). Создавались все новые организации, едва ли не главной задачей которых был "контроль за исполнением указаний и решений". Чтобы намертво "закрепить" колхозника на селе, его лишили паспорта. Ссылки и высылки продолжались до конца 40-х годов, и ведомство Берии не оставалось без работы.

Всех обществоведов окончательно превратили в бездумных комментаторов "великих" догм. В обиход вновь вошли утомительные и отупляющие ритуалы славословия "вождя". По-прежнему крайне опасной была откровенность даже с близкими людьми. Интеллектуальные надсмотрщики "от культуры" под руководством Жданова убивали свободу мысли. Усилившийся бюрократизм вновь стал быстро взращивать самый опасный для общества плод: безразличие и равнодушие труженика, готовность только к исполнению;

усиливалась нравственная деградация многих людей, выражающаяся в дуализме личности (одно на словах - другое на деле). Партия все больше становилась тенью государства. Или наоборот: государство становилось тенью партии. Никто не мог иметь своего мнения, отличного от официального. Слова Пушкина, сказанные так давно, вновь как будто стали актуальны: "...отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости, праву и истине... Это Циничное презрение к мысли и к достоинству человека". Уравнительный социализм вопреки лозунгам стал рождать, хотя это и выглядело парадоксально, бюрократическую элиту.

Так Сталин использовал плоды Победы "для внутреннего пользования": сознательно и решительно консервировал Систему. На подлинное социальное творчество он был так же неспособен, как и в 20-е годы. Чтобы поддерживать и поднимать свой и без того беспредельно высокий статус "гениального вождя", он эпизодически, но достаточно регулярно снимал, убирал, смещал то секретаря обкома, то министра, то маршала, то иного деятеля, обвиняя их либо в аполитичности, либо в злоупотреблении властью, либо в пренебрежении высокими указаниями, либо в слабой заботе о людях. Сталин и так был в глазах народа "добрым царем", а подобные шаги поднимали его авторитет еще выше. Даже сегодня такой стиль многим нравится: уж Сталин-то, мол, не допустил бы рашидовщины и чурбановщины! Однако если вдуматься, то при всей внешней парадоксальности, самые глубокие корни бюрократического перерождения многих руководителей "послесталинского" времени возникли именно тогда. Попав в среду, где не было страха и "твердой руки", эмбрионы регионального, номенклатурного, ведомственного всевластия и вождизма тут же пошли в рост. Система бесконечных административных запретов при бездействии подлинно социалистических экономических рычагов, при низкой нравственной культуре, при полном отсутствии гласности оказалась неэффективной. Стоило физически, а затем в определенной мере и политически уйти Сталину, как стало ясно: консервация Системы лишь углубила кризисные явления в настоящем я будущем. Люди смогут спустя годы сказать: абсолютная власть развращает абсолютно.