Триумф красной герани. Книга о Будапеште

На новом этапе истории города – тот же расклад. Противостояние правительства и горожан, не согласных с памятником оккупации Венгрии Германией, идет упорное, продолжительное, принципиальное, но – при полном уважении к мнению оппонента. Поливают цветы, зажигают вечерами свечи, обновляют листовки, объясняющие, почему они против: «Здесь и сейчас мы протестуем против корыстной и инфантильной подделки истории. Против отлитого в бронзу вранья… Мы не знаем, как правильно. Мы знаем, что так нельзя». Протестующие не пытаются памятник сломать, не пачкают его и не настаивают на немедленном сносе. В свою очередь, правительство не предпринимает санкций против митингующих и не покушается на сам «живой памятник», несмотря на постоянно появляющиеся среди фотографий и плакатов реплики в адрес действующего премьер-министра и карикатуры на него же.

Это отсутствие стремления во что бы то ни стало настоять на своем, отсутствие «великой истины», ради которой не жаль принести любые жертвы, и составляет, вероятно, особую прелесть Будапешта. Чем выше истина, чем блистательнее идея, тем большим для нее обычно можно пожертвовать. Но путь этот ложен, поскольку его провозвестники в жертву приносят обычно именно тех, ради которых, собственно, все и затевалось.

Город существует в динамическом равновесии в пространстве и времени. Вечно активному Пешту отвечает живущая воспоминаниями Буда. День политической активности и идеологического размежевания, 15 марта, уравновешивается днем национального единения, 20 августа. Таким образом, равновесие противоположных направлений и установок на пространственном уровне наличествует постоянно, а на временном – воспроизводится периодически, в соответствии с распорядком календаря.

И даже нынешний статус Еврейского квартала как центра молодежной жизни – чистый компромисс. Местным жителям, конечно, досаждает бесконечное празднование неведомо чего, гонки на пивных тележках и обязательное буйство приезжающих на мальчишники англичан. Но молодежь оставляет в барах и ромкочмах немалые деньги, и репутация модного места делает район привлекательным для ресторанного и гостиничного бизнеса, и в казну района идут налоги, и ремонтируются дороги, и обновляются дома, и, вздохнув, жители лишь поплотнее закрывают окна в пятницу вечером («Молодежь гуляет…»), утешая себя тем, что в августе случится музыкальный фестиваль «Сигет» и тогда закрывать поплотнее окна придется всему городу.

Возможно, гордиться здесь нечем. Как умиляющая иностранцев бережливость по отношению к городской среде, к антикварным трамваям и красным почтовым ящикам имеет в генезисе травму Трианона и является ничем иным, как формой ностальгии по великой стране и великой эпохе, которых нет и уже никогда не будет, так и навыки компромисса – результат тяжелых уроков истории. Мудрость битых, за которых, как водится, двух небитых дают; опыт жизни проигравших… Милан Кундера нашел объясняющее слово для таких стран, как Венгрия, – «не победительницы». «Неотделимые от истории всей Европы и не могущие без нее жить, они, жертвы и аутсайдеры, стали словно оборотной стороной этой истории. Оригинальность и мудрость их культур вытекает из полного разочарования историческим опытом»[159].

Но и разочарование можно обратить во благо. Не лидирующая ни в каких мировых рейтингах Венгрия нашла способ выстраивать жизнь по человеческой – не великанской, не героической, не ангельской – мерке. Кажется, что-то похожее имел в виду Пико делла Мирандола, когда в «Речи о достоинстве человека» доказывал, что жребий человека – лучше и предпочтительнее, чем жребий ангела.

Будапешт – не рай, он лучше. Приезжающие туристы, рассказывая потом о своих впечатлениях, чаще всего используют прилагательное «человеческий», говоря что о размерах скамеек (на одного человека), что о городской скульптуре, чаще изображающей безымянных персонажей, чем великих исторических личностей, что о ритме городской жизни, что о купальнях. И это тоже правильно.

Будапешт интересен не тем, что он столица Венгрии, хотя без представления об ее истории город не понять. Важнее, что он существует как культурный феномен, впитывающий любые новые идеи, усаживающий за один стол носителей разных вер и мнений, наглядно демонстрирующий преимущество горизонтального устройства социальной жизни перед вертикальным и компромисса перед противоборством. Будапешт – из тех городов, что, как Лондон, Флоренция, Париж или Нью-Йорк, принадлежат не столько собственной стране, сколько Европе и миру. Национальные различия, в Будапеште всегда очевидные, однако почти всегда преобразуемые не в разногласие, но в разнообразие, перестают быть определяющими. Поверх границ города передают привет друг другу. Петр Вайль, в чьей книге «Гений места» Будапешт отсутствует (что и сделало возможным написание этого текста), утверждал: «Современная Европа все более и более состоит не из стран, а из городов»[160]. Умберто Эко и вовсе предсказывал «новую федерацию городов»[161] – как шанс для существования Европейского союза.