Триумфы и драмы русских балерин. От Авдотьи Истоминой до Анны Павловой

Вскоре после этого Истомина вышла замуж за Годунова, и он быстро растолстел. Его лицо лоснилось от жиру. Когда он сидел в ложе со своей супругой, то самодовольно на всех посматривал, потому что сиял бриллиантами: шарф у него был заколот бриллиантовой булавкой, на рубашке и даже на жилете пуговицы были бриллиантовые. Он не надевал перчатку на ту руку, на пальце которой было надето кольцо с большим бриллиантом. Но недолго Истомина наслаждалась своим поздним супружеским счастием: ее здоровяк-муж схватил тиф и умер. Неутешная вдовица воздвигла дорогой памятник во цвете лет умершему супругу и даже собиралась поступить в монахини».

Умерла Истомина в 1848 году от холеры.

На скромной могиле было начертано: «Авдотья Ильинична Экунина, отставная артистка».

Вскоре ушел из жизни и ее супруг.

Звёздный любовный треугольник. Милорадович, Грибоедов – Екатерина Телешева (1804–1857)

Зачем манишь рукою нежной?

За окном лишь едва обозначился хмурый ноябрьский рассвет, когда к генерал-губернатору Санкт-Петербурга Михаилу Андреевичу Милорадовичу прискакал офицер с докладом о том, что на Сенатской площади выстроились части, отказывающиеся присягать императору Николаю I.

Занимался промозглый зимний день 14 декабря 1825 года.

Милорадович заканчивал завтрак. А завтракал он вместе со своей возлюбленной, уже к тому времени знаменитой красавицей балериной Екатериной Телешевой.

Телешева с тревогой посмотрела на него. Она не слышала доклада, но догадалась: произошло что-то серьезное. Михаил Андреевич сохранял спокойствие. Трудно было что-то прочесть на его лице. Отдал распоряжение приготовить парадный мундир и лишь после этого пояснил своей возлюбленной:

– Думаю, все удастся уладить. Сам поеду на Сенатскую площадь. Обращусь к войскам. Они послушают. Не могут меня не послушать…

Он знал, что его любили в войсках, любили за безудержную храбрость, любили за справедливость, за чуткое отношение к солдату, хотя и твердость в поддержании дисциплины и порядка.

Собрался быстро. Уже у двери, поймав все тот же встревоженный взгляд Телешевой, пообещал:

– Думаю, к обеду вернусь… Не переживай.

И действительно… Более полусотни сражений на боевом веку Михаила Андреевича – и ни одной царапины. Что уж здесь-то, в центре столицы. Чай, не чужие, чай, свои, русские. Наверняка ведь немало еще в строю тех, кто крушил наполеоновские банды под его командованием.

Его адъютант, поэт и писатель Федор Глинка оставил словесный портрет Михаила Андреевича Милорадовича во время боя в кампании против Наполеона Бонапарта: «Вот он, на прекрасной, прыгающей лошади, сидит свободно и весело. Лошадь оседлана богато: чепрак залит золотом, украшен орденскими звездами. Он сам одет щегольски, в блестящем генеральском мундире; на шее кресты (и сколько крестов!), на груди звезды, на шпаге горит крупный алмаз… Средний рост, ширина в плечах, грудь высокая, холмистая, черты лица, обличающие происхождение сербское: вот приметы генерала приятной наружности, тогда еще в средних летах. Довольно большой сербский нос не портил лица его, продолговато-круглого, веселого, открытого. Русые волосы легко оттеняли чело, слегка подчеркнутое морщинами. Очерк голубых глаз был продолговатый, что придавало им особенную приятность. Улыбка скрашивала губы узкие, даже поджатые. У иных это означает скупость, в нем могло означать какую-то внутреннюю силу, потому что щедрость его доходила до расточительности. Высокий султан волновался на высокой шляпе. Он, казалось, оделся на званый пир! Бодрый, говорливый (таков он всегда бывал в сражении), он разъезжал на поле смерти как в своем домашнем парке; заставлял лошадь делать лансады, спокойно набивал себе трубку, еще спокойнее раскуривал ее и дружески разговаривал с солдатами… Пули сшибали султан с его шляпы, ранили и били под ним лошадей; он не смущался; переменял лошадь, закуривал трубку, поправлял свои кресты и обвивал около шеи амарантовую шаль, которой концы живописно развевались по воздуху.

Выстрел в Милорадовича. Старинная гравюра

Французы называли его русским Баярдом; у нас, за удальство, немного щеголеватое, сравнивали с французским Мюратом. И он не уступал в храбрости обоим».

Итак, Милорадович ускакал на Сенатскую площадь. Телешева осталась ждать. Несмотря на успокоительное обещание, она тревожилась. Интуитивно чувствовала – что-то не так.