Триумфы и драмы русских балерин. От Авдотьи Истоминой до Анны Павловой

«Бедный Милорадович скончался! Его последними словами были распоряжения об отсылке мне шпаги, которую он получил от вас, и об отпуске на волю его крестьян! Я буду оплакивать его всю свою жизнь».

Но что же Грибоедов? Вот таким трагическим образом путь к сердцу балерины оказался открытым. Но открытым ли?

Телешева искренне переживала гибель Милорадовича. Она лишилась не только любимого человека. Она лишилась всесильного покровителя, и было ясно, что теперь все это неминуемо скажется на ее сценической карьере. Слуги Мельпомены не прощают таких обид, которые получали от Телешевой, снимавшей пенки со всех театральных программ и планов. Все лучшее – ей и только ей одной.

Правда, оставался еще один непростой поклонник – Александр Сергеевич Грибоедов. Но он был на Кавказе. К тому же, как скоро стало известно, над ним нависла угроза наказания как соучастника бандитского путча на Сенатской площади.

В работе «Следственное дело А.С. Грибоедова» академик АН СССР Милица Васильевна Нечкина (1901–1985) писала:

«Не прошло и десяти дней после восстания декабристов, как в Следственном комитете, где велись допросы участников восстания, прозвучало имя автора «Горя от ума» – Александра Сергеевича Грибоедова.

26 декабря 1825 г. Следственный комитет вынес решение об аресте Грибоедова. Николай I утвердил это решение на следующий же день, и на Кавказ к генералу Ермолову понесся фельдъегерь с приказом об аресте Грибоедова. Его арестовали 22 января 1826 г. и 11 февраля привезли в Петербург. В делопроизводстве Следственного комитета возникло особое “дело” о Грибоедове, многими нитями связанное с другими документами следствия».

Но был ли Грибоедов в числе тех, кто готовил крушение империи в декабре 1825 года? Борис Башилов отвергает эти обвинения:

«В “Истории русского театра”, написанной Н. Евреиновым и недавно изданной Чеховским издательством, Н. Евреинов утверждает, что и Грибоедов был декабристом. В Москве несколько лет назад вышла огромная книга Нечкиной “Грибоедов и декабристы”. На протяжении шестисот с лишним страниц Нечкина пытается изобразить Грибоедова декабристом, но из ее попыток ничего не выходит. Приводя противоречивые показания декабристов насчет того, был ли Грибоедов членом заговора, Нечкина в конце концов принуждена выдвинуть против оправданного следствием Грибоедова ту же самую версию, которую выдвигает С. Волконский в отношении Пушкина. Нечкина заявляет, что Грибоедов хотел быть декабристом, но его, как и Пушкина, не приняли декабристы, щадя его поэтический талант.

“Грибоедов, – уверяет Нечкина, – знал очень многое о тайных планах декабристов, сочувствовал им, но, несмотря на тюрьму и допросы, он не выдал просто ничего, ни разу не поколебавшись, ни разу не изменив принятой линии. Он оказался замечательным товарищем и доверие, оказанное ему первыми русскими революционерами, оправдал вполне”. А дело-то было проще. При всем желании А. Грибоедов ничего не мог рассказать Следственной комиссии о тайных планах декабристов. Он был таким же “декабристом”, как и Пушкин, которого совсем не привлекали к допросам, так как правительству было ясно, что Пушкин не имеет никакого отношения ни к заговору, ни к восстанию».

Вот эти размышления выдающегося мыслителя русского зарубежья, сопровождаемые неопровержимыми фактами, раскладывают, как говорится, все по полочкам. Ну а мифы рождались в разные времена – и при жизни Пушкина и Грибоедова, и после их смерти, а особенно в послереволюционные годы. Причины их рождения и распространения очевидны. В дореволюционное время либеральная общественность пыталась постоянно показать значимость и важность попыток декабристов развалить самодержавие, умалчивая, что бунтовщики старались во имя западных своих хозяев, старались во имя того, чтобы превратить Россию в сырьевой придаток Запада и получить при этом хоть какой-то свой куш.

В послереволюционное время декабристов сделали борцами за счастье народное, хоть и очень «далеки они были от народа», как вещал Ленин. Но ведь все, что было против царской власти, восхвалялось революционерами. Теперь-то уж ясно, что все было поставлено с ног на голову.

Но каковы были эти борцы за свободу, устроившие бунт в столице, спровоцировавшие применение оружия против обманутых ими солдат, – сами-то они не пострадали, поскольку успели разбежаться и попрятаться. А потом, выловленные из своих нор, сдавали и продавали всех без зазрения совести. Называли имена реальных заговорщиков или вымышленных, сводили счеты, словом, вели себя низко и подло по отношению и к соратникам своим, и к сослуживцам, и к подчиненным. Особенно подло поступали они с солдатами, ими же обманутыми, а теперь ими же отправляемыми на суд.

Кто-то наговорил и на Грибоедова, причем наговорил ложь.

Грибоедов сразу отверг обвинения и обратился к императору:

«Я не знаю за собой никакой вины».

«Благоволите даровать мне свободу, которой лишиться я моим поведением никогда не заслуживал».

«Я к тайному обществу не принадлежал и не подозревал о его существовании».