Триумвиры революции

- Да с того момента, когда вы введете слово "раб" в свои декреты, вы покроете себя позором! Вы беспрестанно твердите о правах человека и в то же время освящаете в своей конституции рабство. Пусть лучше погибнут колонии, если их дальнейшее существование может быть куплено лишь ценою потери нашей чести, славы и свободы!..

Он дрался, не зная отдыха. Он произносил речи против военного закона, о свободе печати и петиций, об организации суда, о гражданском устройстве духовенства, о правах короля, о равном разделе наследства, против смертной казни и на многие другие темы. Все чаще поднимаясь на ораторскую трибуну, он выделяется последовательностью и принципиальной заостренностью своих речей, которые постепенно заставляют умолкнуть насмешливых недоброжелателей и повергают в недоумение общепризнанных лидеров.

Призадумался Мирабо, насупился Барнав, озабоченно перешептываются братья Ламеты, еще недавно считавшиеся вожаками левой Собрания. Да, они недооценили его. Погасить "аррасскую свечу" явно не удалось!

Тем более что теперь известность Робеспьера распространилась далеко за пределами Учредительного собрания.

Он встречался со своими единомышленниками и врагами не только в Собрании, в кафе или в редакциях газет; они были связаны с клубами, которые начинали играть в революционном Париже все большую роль.

Особенно демократичным и по составу членов и по идеям, высказываемым с его трибуны, был клуб, основанный в апреле 1790 года в помещении старой кордельерской церкви и получивший название "Общество друзей прав человека и гражданина". В обиходе его называли Клубом кордельеров, поскольку он пришел на смену прежним ежедневным собраниям жителей дистрикта Кордельеров*. Членские взносы здесь были низкими, а потому зал заседаний был всегда переполнен. Марат и Дантон были завсегдатаями Клуба кордельеров, причем громовой голос экс-председателя дистрикта звучал здесь так же часто, как и в былые дни.

_______________

* Согласно административной реформе 1790 г. дистрикты были заменены округами более крупного размера - секциями. Прежний дистрикт Кордельеров вошел в состав секции "Французского театра".

Наибольшей известностью, однако, пользовался Клуб якобинцев, или Якобинский клуб, которому суждено было стать барометром революции. Клуб этот, ранее называемый Бретонским, переехал в Париж вместе с Учредительным собранием. Ему удалось получить помещение на улице Сент-Оноре, в библиотеке монастыря монахов-якобинцев. Здесь клуб был переименован - он стал называться "Обществом друзей конституции" или, в просторечии, Якобинским клубом. Вначале состав клуба был далеко не демократичным: наряду с депутатами Учредительного собрания в него входили только зажиточные парижане - адвокаты, врачи, писатели, богатые мастера и купцы. Высокий членский взнос ограждал заседания клуба от неимущих масс. Во главе его стояли лидеры различных группировок - от Мирабо и Лафайета до Робеспьера. Сила Якобинского клуба увеличивалась благодаря его широко разветвленной сети филиальных организаций в провинции, число которых росло с каждым месяцем. Популярности клуба немало способствовало и то, что члены его заранее обсуждали вопросы, которые затем выносились в Национальное собрание.

Робеспьер не пропускал ни одного заседания Якобинского клуба. Здесь он проверял свои речи, прежде чем выйти на парламентскую трибуну, здесь он находил друзей и низвергал врагов. И по мере того как, меняя свой состав, клуб станет приобретать демократический облик, Робеспьер будет превращаться в любимого оратора и вождя якобинцев.

Да, теперь он был известен далеко за пределами Собрания. Его знала и глубоко уважала вся революционная Франция. Должностные и частные лица поверяли ему свои нужды и печали, выражали доверие и благодарность. Взгляните на его письменный стол - он завален письмами. Давайте пробежим его переписку всего за два-три месяца 1791 года. Вот письмо из далекого Авиньона: члены муниципалитета горячо благодарят Робеспьера за речь в защиту петиции авиньонских граждан о присоединении к Франции. Пять писем из Марселя от местных якобинцев и официальных лиц; в письмах - жалобы, надежда на поддержку, благодарность. Четыре письма из Тулона; в одном из них муниципалитет извещает, что гражданская доблесть Робеспьера и самоотверженность, которую он не раз проявлял в отношении города, побудили присвоить ему звание гражданина Тулона. Пишут из Арраса, из Версаля, из Буржа, из Манта, из Лондона; пишут бельгийские демократы и депутаты далекой Кайенны, восторженные поклонницы и незнакомые просители.

Так, занимая все большее место в народном мнении, завоевывая новые и новые симпатии, Максимилиан Робеспьер должен был неизбежно взять верх над своими врагами. Формально он не одержал еще ни единой победы, фактически был победителем. Он был единственным человеком будущего в этом Собрании крупных собственников, судорожно цеплявшихся за прошлое.

И он имел все основания сказать им в своей обычной спокойной манере: