Триумвиры революции

Убийца знала, что сердце Марата открыто для всех обездоленных и угнетенных; на этом она и решила сыграть.

Действительно, когда Шарлотта явилась в третий раз, ее впустили. Симонна проводила ее в ванную комнату и притворила дверь, чтобы не мешать разговору.

Разговор был недолгим.

Шарлотта улучила момент, выхватила нож и нанесла Другу народа удар в самое сердце.

Он успел крикнуть:

- Ко мне, моя дорогая!..

Это были его последние слова.

Тело Марата выставили в церкви Кордельеров на помосте, украшенном трехцветной драпировкой. Голову увенчали лавровым венком. Тут же лежал клинок убийцы, темный от крови.

Смертное ложе Марата осыпали цветами. Жгли благовония. Секции одна за другой шли, чтобы проститься со своим вождем. Час убегал за часом, но людской поток не иссякал - казалось, ему не будет конца. Скорбь застилала все. Люди клялись отомстить. Клятвы давали на почерневшем ноже, как на Евангелии.

Художник Давид заканчивал набросок головы Марата. Этот эскиз лег в основу картины, выставленной для всенародного обозрения во дворе Лувра. "О, этого человека я писал сердцем!" - говорил Давид. Выполненная в светлых тонах, картина поражала античной суровостью и простотой. И люди шли снова, чтобы увидеть своего Друга. Он жив! Он будет жить вечно! Его убийцы просчитались. Марат так же бессмертен, как неистребима идея свободы.

Похороны Друга народа происходили ночью 16 июля.

На скорбной процессии присутствовал Конвент в полном составе. Факелы ярко пылали. Председатель Конвента произносил последнее слово у склепа в саду Кордельеров. Присутствующие с обнаженными головами внимали оратору.

Лицо Робеспьера при необычном освещении казалось восковым. Тело свела усталость: позади остался такой напряженный день! Он полузакрыл глаза. Мысли проносились с необычайной быстротой.

Итак, удар нанесен. Удар из-за угла, достойный Иуды. Неподкупный долго верил, что можно обойтись без пролития крови. И вот результат. Кровь все же пролилась, но чья?..

Председатель продолжал говорить. Максимилиан не слушал его. Он думал о недавнем прошлом. Сколько зла принесли жирондисты своей демагогией, как замедляли они победный ход революции! Вот яркое тому доказательство: едва отстранили их лидеров - и за полтора месяца якобинцы сумели сделать для народа больше, чем жирондисты и фельяны сделали за все годы своей бесполезной власти! Буквально в две недели был обсужден и утвержден текст новой конституции, вдохновленной учением великого Руссо и проникнутой искренним стремлением к широкой политической свободе. Одновременно принялись за коренной вопрос, от которого отмахивались все предшествующие партии и группировки: за вопрос аграрный. Уже на следующий день после падения Жиронды Конвент предписал разделить на мелкие доли все поместья эмигрантов. Образовавшиеся участки надлежало пустить в продажу на льготных условиях, с длительной рассрочкой. Через неделю был принят новый закон, передававший крестьянам общинные земли. Наконец, подготовили декрет о полной и окончательной отмене всех феодальных повинностей. Эти смелые акты должны были сплотить вокруг Горы широкие массы крестьян. Крестьянство становилось мощной опорой новой республики в борьбе с армиями иностранцев и внутренним врагом.

Да, все это были замечательные дела. И нельзя забывать, что происходили они под грохот сражений, в период трудностей поистине беспримерных. В то время как пять иностранных армий теснили обескровленные французские войска, англичане усиливали блокаду и высаживали десанты, а в шестидесяти департаментах разгорались организованные жирондистами контрреволюционные путчи. Огненное кольцо все туже сжимало молодую якобинскую республику...

Председатель закончил речь. Многие факелы догорели, их заменяли новыми. Высокие силуэты домов, чуть заметные сквозь деревья на фоне сине-черного неба, казались фантастическими. Раздался отдаленный раскат грома. Прощай, Друг народа, прощай, старый соратник! Дело, за которое ты погиб, продолжим мы; мы доведем его до полной победы...

Неподкупный следил за движением бесконечной ленты. Вот идут члены Коммуны, представители клубов, трибунала, революционных комитетов, рядовые санкюлоты. Они, видимо, очень любили покойного...

А вот Максимилиан его не любил.

Слишком разные люди, слишком разные темпераменты. Они по-разному смотрели на многое и не могли понять до конца один другого. И все же Робеспьер удивлялся цинизму, с которым Дантон, не переваривавший Марата, заявил:

- Его смерть принесла больше пользы делу свободы, нежели его жизнь, так как она показала, откуда грозят нам убийцы...

Мягко выражаясь - двусмысленная фраза.