Трижды замужем (СИ)

— Мы живём здесь рядом, знаешь где кафе? Так там во дворе. Я, возвращаясь с работы, видел несколько раз вас с Женькой. Вот маленький гадёныш, ему нужно готовиться к вступительным в институт, а он где-то шляется. Ладно, извини Наташа, я пошёл.

«Как пошёл, куда пошёл, — кричало всё внутри меня, — я не хочу, чтобы ты уходил», — но я лишь кивнула в ответ головой.

Теперь закончив смену и выйдя на улицу, я крутила во все стороны головой в ожидании случайной встречи с Борисом. Спустившись к кафе, заходила во двор и смотрела на все светящиеся окна, в дурацкой надежде увидеть знакомый силуэт. Однажды чуть не столкнулась с Женей. Он стоял под фонарём в обнимку с девочкой, ставшей на цыпочки, и целовался взасос. Я скользнула в открытую дверь кафе, переждала там полчаса и ушла. Не хватало, чтобы Женя, увидев меня, решил, что я бегаю за ним.

Все мои мысли были заняты рыжим папой Борей. Мысли чистые и романтические: вот мы за ручку гуляем по парку, или сидим рядом в кинотеатре, или просто разговариваем, глядя друг другу в глаза.

Прошло месяца полтора. Выйдя вечером после работы, я даже не увидела, а почувствовала, что он рядом. На другой стороне улицы стоял и курил рыжий широкоплечий мужчина. Он подошёл ко мне:

— Добрый вечер, Наталья, я вот пришёл рассказать Вам… тебе, что Женя сдал все экзамены и, похоже, поступил.

«Да, конечно, ради этого ты меня ждал…» — подумала я, но вслух произнесла:

— Я очень рада.

— А почему бы нам это не отпраздновать? Я чертовски проголодался, а, Наташа? Пошли в ресторан «Украина», у меня там друг администратор, нас вкусненько накормят.

«Тебе, что, не с кем праздновать? Пойдём лучше ко мне, я что-нибудь приготовлю, и мы, наконец, останемся вдвоём и я буду целовать твои тёплые губы», — но вслух сказала:

— Хорошо, пошли.

Народу было мало, нас посадили в уголок, официант принёс гору закусок, Фима ходил между столами и играл на скрипке. Я пила и ела, не чувствуя вкуса, смеялась в ответ на его шутки, а мысленно ощущала под ладонью жёсткую упругость его рыжих коротких волос, небритость щеки и кольцо крепких мужских рук вокруг моего тела.

Вечер закончился. Борис проводил меня до троллейбуса и мы расстались словно добрые старые друзья, кинув на прощанье: «Пока»

СОФОЧКА

Через два дня Борис позвонил мне на работу и предложил сходить вместе в кино.

— Наташа, мы должны пойти посмотреть. В Старом кинотеатре за мостами идёт «Зеркало» Тарковского, билеты все проданы, но я достал.

Больше всего в его взволнованной речи мне понравилось местоимение «мы». Я ходила по читальному залу и повторяла про себя: «Мы… мы… мы должны пойти…», пока Софа не остановила меня вопросом:

— Наталья, с тобой всё в порядке, ты здорова? Хочешь сходить попить чаю?

Софа на год старше меня. Мы начали работать практически одновременно. Своё дело она знала в совершенстве. Она окончила местный пединститут факультет иностранных языков, осталась в городе из-за своих пожилых родителей. В библиотеку её устроил старый военный друг её отца, который работал в обкоме на какой-то важной должности. По-моему, разбуди её ночью и спроси, где находится та или другая подшивка старых газет, она ответит без запинки, не раздумывая ни минуту ещё и перескажет содержание передовицы. Если мне нужно было что-то разыскать по-быстренькому, я не рылась в каталоге, а прибегала к помощи Софы.

Родители Софы поженились в 1945 году. Её отец, провоевав всю войну и вернувшись, узнал, что его жену и троих детей расстреляли фашисты. Софина мама чудом уцелела, прикрытая в яме, куда их привели на расстрел, телами своих родителей. Она выползла ночью, вся в крови, доползла до ближайшей деревеньки, где рискуя собственной жизнью, её прятала украинская семья. Этих тётю Лену и дядю Никифора Софа считает своими дедушкой и бабушкой. Полненькая свеженькая, как сдобная булочка, она уродовала себя, как только могла. Большие серые глаза прятались за линзами круглых очков, каштановые с рыжиной волосы Софа стягивала аптечной резинкой и скручивала на затылке в старушечий узел. Туфли Софа носила, похоже, папины, а юбку и блузку той самой деревенской бабушки Лены. Если я попаду когда-нибудь в ад, то лишь за то, как я донимала бедную девушку.

— Софа, — говорила я ей, — ты знаешь, что после двадцати пяти лет вредно оставаться девственницей. Твоя плева становится жёсткой, как выдубленная кожа и тебя придётся вскрывать хирургическим путём.

Софочка краснела и бледнела:

— Наташа, что ты такое говоришь, как же можно. Я ничего про это и слушать не хочу.

Умница, эрудитка, читающая в подлиннике Шекспира и Байрона на английском и Стендаля с Мопассаном на французском, она верила всей этой чепухе, которую я плела.

— Софа, ты должна срочно отдаться первому встречному, вот, например… э-э-э… О! Дедушке Ленину!