Трое

– Подожди, – остановила ее Эстер, – ты еще не слышала концовки. Кое-кто из университетских мальчиков еще ходил под парусами на яхте, а несколько других были докерами – вот и все, что они знали о море, а им предстояло своими силами перегнать судно в пять тысяч тонн водоизмещением. О навигации они знали лишь самое главное: на судне есть компас, и оно движется по картам. Дикштейн зарылся в книги, выясняя, как включить двигатель, но потом он рассказал, что в книгах не говорилось, как выключить его. Так они и влетели в Хайфу, вопя, размахивая руками и кидая в воздух шапки, как университетская футбольная команда, – и врезались прямо в пристань.

– Их, конечно, тут же простили – оружие в то время было более ценно, чем золото, в буквальном смысле слова. Вот тогда-то и прозвали Дикштейна «Пиратом».

Он меньше всего походил на пирата, работая на винограднике в старых шортах, потрепанных сандалиях и в очках, думала Карен. И в то же время ей очень хотелось соблазнить его, но она никак не могла придумать, как это сделать. Он нравился ей, и она старательно давала ему понять, что согласна. Но он не сделал ни одного движения ей навстречу. Может, он считал ее слишком молодой и невинной. Или, может, он вообще не интересовался женщинами.

Размышления Карен были прерваны его голосом.

– Думаю, мы уже кончили.

Она глянула на солнце: в самом деле пора уходить.

– Вы сделали вдвое больше меня.

– Я привык к этой работе. Я провел здесь, приезжая и уезжая, двадцать лет. Так что тело приспособилось к этому труду.

Когда они приближались к поселку, небо стало желто-пурпурным.

– А чем еще вы занимались… когда вас тут не было? – спросила Карен.

– Ну… отравлял колодцы, похищал христианских младенцев.

Карен засмеялась.

– Насколько эта жизнь напоминает вам Калифорнию? – перевел разговор на нее Дикштейн.

– Здесь восхитительно. Здесь приходится столько работать, что женщина в самом деле чувствует себя наравне с мужчиной.

– Похоже, вас волнует эта тема.

– Вы никогда не высказывались по этому поводу.

– Послушайте, я думаю, что вы правы; но для людей куда лучше дарить свою свободу, чем брать ее.

– Это звучит, – бросила Карен, – искусным извинением, когда вообще ничего не хочешь делать.

Дикштейн рассмеялся.

Входя в поселение, они прошли мимо молодого человека на муле, который с ружьем поперек седла ехал патрулировать границы поселения. Обстрелы с Голанских высот, конечно, прекратились, и детям не приходилось больше спать в подвалах, но кибуцники продолжали патрулировать. Нес свою вахту и Дикштейн.

– Я пойду почитать Мотти, – сказал Дикштейн.

– Могу я с тобой?

– Почему бы и нет? – Дикштейн посмотрел на часы. – У нас еще есть время помыться. Заходи ко мне в комнату минут через пять.

Они расстались, и Карен направилась в душ. Кибуц – прекрасное место для сирот, думала она, стягивая одежду. Родители Мотти погибли – отец во время атаки Голанских высот в ходе последней войны, мать же была убита за год до того, во время нападения федаинов. Оба были близкими друзьями Дикштейна. Конечно, для ребенка их гибель явилась трагедией; но он продолжал спать в той же комнате, есть в той же столовой и вокруг него было не меньше сотни взрослых, которые любили его и заботились о нем – он не был вверен попечению брезгливой тетки или престарелых дедушки и бабушки или, что было бы хуже всего, сиротского приюта. И у него был Дикштейн.

Смыв с себя пыль, Карен натянула чистое платье и отправилась в комнату Дикштейна. Мотти уже был здесь и располагался на коленях Дикштейна; посасывая большой палец, он слушал «Остров сокровищ» на иврите. Дикштейн был единственным человеком из всех, кого знала Карен, который говорил на иврите с акцентом кокни. На этот раз его речь была еще более странной, ибо он читал на разные голоса, изображая героев книги: высокий голос мальчика Джима, глуховатый – Джона Сильвера, полушепот сумасшедшего Бена Ганна. Сидя под желтоватым светом электрической лампочки, Карен наблюдала за ними двумя: какой мальчишеский вид у Дикштейна и каким взрослым кажется малыш.

Когда глава подошла к концу, они отнесли Мотти в его спальню, поцеловали его на прощанье и пошли в столовую. Карен подумала, что если и дальше они будут всюду показываться вместе, то все примут их за любовников.

Они сели рядом с Эстер. После ужина она рассказала им историю, и в глазах ее посверкивали задорные искорки молодой женщины:

– Когда я прибыла в Иерусалим, тут говорили, что, если у тебя есть пуховая подушка, ты можешь купить дом.

Дикштейн охотно заглотнул наживку:

– Каким образом?

– Хорошую пуховую подушку можно было продать за фунт стерлингов. С этим фунтом ты уже мог вступить в общество взаимного кредита, которое предоставляло тебе заем в десять фунтов. Затем ты находил кусок земли. Владелец его был согласен принять десять фунтов наличными, а остальные в виде векселя. Значит, теперь ты был землевладельцем. Ты шел к строителю и говорил: «Можешь построить для себя дом на этом участке земли. А мне нужна всего лишь небольшая квартирка для меня и моей семьи».