Трое против дебрей

Четырнадцати лет я уже был владельцем старинного шомпольного дробовика; его сомнительный механизм я знал как свои пять пальцев. Этот дробовик скорее мог свалить меня с ног, чем убить кролика или зайца, в которого я целился. Но это меня не смущало. Охота на кроликов, зайцев, а иногда и на случайно подвернувшегося фазана стала моей подлинной школой. И мне нужна была только эта школа, и только в ней я мог чему-нибудь научиться.

Если бы мое будущее зависело от отца, он сделал бы из меня юриста. В 1919 году он законтрактовал меня в солидную нотариальную контору, и в течение двенадцати месяцев я напрасно тратил свое время и отцовские деньги и истощал терпение двух владельцев конторы, уделяя крохотную частицу своего внимания вопросам передачи имущества, правилам оформления закладов и разводов или делам незаконнорожденных.

Но даже сидя в городском суде и слушая, как адвокат истца пускает в ход все свое красноречие, пытаясь доказать, что ответчик действительно является отцом внебрачного ребенка, — даже тогда я думал лишь о том, как улизнуть под любым благовидным предлогом в открытые поля или просто побродить у зеленой изгороди садов.

Однажды утром в середине мая 1920 года отец вызвал меня для беседы в свой просторный кабинет. Нортгемптон славился производством обуви, а мой отец был управляющим компании, выпускающей машины для обувных фабрик.

Я взобрался на мягкий кожаный стул напротив стула отца и сидел тихо и спокойно. Несколько секунд отец молча смотрел на меня.

— Мы с Тимом Кингстоном недавно говорили о тебе, — начал он с напускной небрежностью.

Видно было, что он огорчен и не знает, как начать неприятный разговор. Я сидел не шевелясь. Вильямс и Кингстон были владельцами конторы, куда я был отдан учеником.

— Он сказал мне, — продолжал отец, — что, по его мнению, продление твоих занятий юриспруденцией было бы абсолютно бесполезной тратой времени. У тебя нет ни малейшего интереса к этой профессии.

Я готов был разрыдаться от досады, но лишь крепче сжал губы и молчал. Отец потратил значительную сумму денег, стремясь сделать из меня юриста, и вряд ли он был виноват, что у меня не было склонности к этой профессии.

— Ты, конечно, мог бы работать здесь, — продолжал отец без особого энтузиазма, — однако не думаю, что и это тебе понравится.

Я прекрасно знал, что это мне не понравится. Два моих старших брата работали на предприятии отца, но у меня производство машин не вызывало ни малейшего интереса.

После недолгого размышления отец продолжал:

— Твой двоюродный брат Гарри Марриот живет в Канаде. Он уехал туда в 1912 году, изучил фермерское дело, и теперь у него своя скотоводческая ферма.

Тут я сразу же вышел из неподвижного состояния, оживленно наклонился вперед, обхватил подбородок обеими руками и оперся локтями о конторку.

— Гарри Марриот в Британской Колумбии, да? — спросил я, еще больше подавшись вперед.

У меня было смутное представление о самой западной провинции Канады, но я еще в школе увлекался описаниями путешествия Маккензи[6]

через всю Канаду к Тихому океану и опасного похода Саймона Фрейзера[7] вдоль реки, носящей теперь его имя.

Почувствовав, что его слова вызвали у меня внезапный интерес, отец решил не упустить момента. Он утвердительно кивнул головой.

— Он в Британской Колумбии, в Клинтоне, у озера Биг-Бар. Там ты сможешь охотиться сколько угодно. И ловить рыбу. Вокруг его фермы великолепная охота на оленей. Кажется, там есть и медведи. Форель в ручье прямо у его дверей. И конечно, ты станешь сам фермером, а там, через четыре-пять лет… — он остановился, прикрыл один глаз, размышляя (отец никогда не упускал из вида финансовую сторону), затем открыл его и быстро закончил: — Обеспечить тебя практикой юриста стоило бы мне недешево. Возможно, скотоводческая ферма и небольшое стадо не обойдутся слишком дорого, если затраты будут гарантированы.

С тех пор прошло два года, хотя мне казалось, что прошло двадцать два. Год я прожил у Гарри Марриота. Его маленькая ферма была расположена в двадцати пяти милях от Клинтона, небольшого зажатого горами фермерского поселка с деревянными домами, гостиницей и сараем для фуража. Приблизительно в тридцати милях южнее Клинтона находился Ашкрофт — ближайшая станция главной линии Канадской Тихоокеанской железной дороги.